Финансовый рынок России за три десятилетия накопил большой опыт работы в условиях стресса. Собственно, относительно длинных отрезков без потрясений в его современной истории наберется явно меньше, чем кризисов разной степени глубины.
Однако все они на фоне прошлогоднего идеального шторма выглядят лишь скромными всплесками волатильности. Западные санкции и ответные шаги российских властей не просто перекроили инфраструктуру, они затронули основы функционирования рынка, кардинально изменив его облик за несколько месяцев. В интервью «Интерфаксу» первый зампред Банка России Владимир Чистюхин рассказал о том, какие шаги регулятор предпринимал, реагируя на происходящие события, как сработали оперативные меры, и какие задачи ЦБ ставит на будущее.
— Российский финансовый рынок уже второй год живет в логике реагирования на внешние события и вызовы. Сложно назвать это состояние развитием, здесь, наверное, не до длинного горизонта планирования. Так, по крайней мере, кажется со стороны. Или это ошибочное мнение? Какие-то элементы долгосрочной стратегии сейчас можно реализовать, параллельно с решением многочисленных проблем с расчетами, активами, инфраструктурой?
— Февральские события прошлого года потребовали от нас оперативного реагирования и введения практически ручного управления многими проектами и процессами. Очевидно, что такой подход далек от системного. Но несмотря на все сложности, задачи на среднесрочную и долгосрочную перспективу никто не отменял. Уже в августе прошлого года мы выпустили для общественного обсуждения доклад «Финансовый рынок: новые задачи в современных условиях», ключевые положения которого вошли в Основные направления развития финансового рынка на 2023-2025 годы.
Стратегическое планирование для нас разделилось на два трека. Первый связан с нашими действиями в ответ на новые вызовы. Для защиты финансового рынка в прошлом году мы ввели большое количество регуляторных послаблений. И необходимо было определить, как выходить из такого режима. С одной стороны, важно обеспечить устойчивость профессиональных участников финансового рынка, в первую очередь — банков, с другой — оставить им место для развития кредитования, подпитки экономики.
Кроме этого, чтобы ограничить отток капитала и обеспечить финансовую стабильность был введен валютный контроль. Встал вопрос, в какой степени сохранять ограничения. Например, сейчас уже нет обязательной продажи валютной выручки, хотя потенциальное право быстро ее ввести у нас сохранилось.
Также была закрыта отчетность финансовых и нефинансовых организаций. Это была вынужденная мера, мы четко понимали, что инвесторам и кредиторам без информации работать крайне сложно. Сейчас начался процесс по раскрытию информации — соответствующие решения Банк России принял по финансовым организациям. Перед нами стоит задача с одной стороны максимально приблизиться к докризисному режиму, а с другой стороны — защитить от санкционного давления российские компании, которые продолжают поставлять продукцию на внешние рынки или оказывают там услуги.
В международных расчетах сейчас происходит разворот на юг и восток, и мы должны выстроить четкую сеть платежно-расчетных отношений с новыми партнерами.
Еще один важный фактор: заморозка активов российских резидентов и ограничения на активы нерезидентов из недружественных государств. Это тоже новая реальность, и нужно понимать, как с этим жить в дальнейшем.
Нам также надо развивать собственную инфраструктуру, индикаторы на финансовые, товарные инструменты, потому что, к сожалению, традиционные каналы — Bloomberg, Reuters — прекратили работу в России. Нам нужно продолжать развивать свои рейтинговые агентства, потому что «большая тройка» ушла с нашего рынка. Нам также нужно поддерживать и развивать аудиторскую отрасль, в том числе с учетом того, что «большая четверка» больше здесь услуги не оказывает.
Все эти изменения носят долгосрочный характер, требуют не разовых, а системных решений. Это огромный вызов.
— Что входит во второй трек?
— Те стратегические направления, которыми мы занимались раньше. Они ни в коей степени не утратили своего значения, а некоторые, наоборот, усилили свое значение.
Защита прав потребителей и повышение финансовой грамотности. В кризисные времена это один из приоритетов.
Цифровизация. Основа развития финансового рынка и в какой-то степени обеспечение интеграции в международный финансовый рынок. Без существенных усилий в этом направлении сложно ожидать, что мы сохраним наши передовые позиции в банкинге.
Устойчивое развитие и внедрение ESG-факторов. Сегодня может показаться, что есть более важные задачи, но мы активно взаимодействуем с дружественными странами, и тема устойчивого развития для этих стран стоит очень остро. Они продолжают внедрять разные элементы «зеленого» финансирования. Если мы в будущем не хотим терять часть стоимости наших экспортных товаров, не отвечающих «зеленой» повестке, нам сегодня нужно идти нога в ногу с этими странами и продолжать развивать инфраструктуру и инструменты.
Долгосрочное финансирование. Эта задача была поставлена еще до 2022 года. Уже многое сделано в этом направлении, но еще многое только предстоит сделать.
— Если пройтись немного по первому треку. Какие-то вещи можно импортозаместить, но финансовому рынку в этом смысле, наверное, даже сложнее, чем промышленности. Например, аудит. Эту услугу не закупишь в дружественных странах, где по сути работает та же «большая четверка», которая ушла из России. Угроза потери ключевых компетенций здесь существует? Это существенная проблема для нашего рынка?
— Мы несколько десятилетий внедряли и продолжаем внедрять международные стандарты финансовой отчетности и международные стандарты аудита. Несмотря на уход с нашего рынка крупнейших имен, команды с компетенциями, опытом, выстроенными моделями этического поведения, базирующимися на лучшей международной практике, остались. Наша задача в том, чтобы оставшиеся компании не только не растеряли накопленный потенциал в этом сегменте, но и продолжили его наращивать. Сегодня этот потенциал очень неплохой.
Аудиторская отрасль находится в процессе реформирования, принято соответствующее законодательство. Например, те компании, которые будут делать аудит годовой отчетности финансовых компаний за 2024 год (оказывать аудиторские услуги финансовым компаниям с 1 января 2024 года), должны будут вступить в специальный реестр Центрального банка. И это не формализованное действие, а сутевая проверка — в том числе с выходом на место — процессов, процедур, команд, того, как организована вся деятельность аудиторской фирмы.
Кроме этого, важно, чтобы аудиторские заключения признавались не только внутри России, но и нашими международными партнерами, с которыми мы сегодня взаимодействуем. И такая работа уже ведется. Она необходима на случай, если российская компания будет размещать выпуск бумаг за рубежом или привлекать финансирование у иностранного банка, ей потребуется аудиторское заключение. Поменялись условия, значит, надо создавать свою инфраструктуру, определять критерии, соответствующие международным стандартам.
Я согласен, что зачастую именно западные практики были для нас неким бенчмарком, на который мы опирались. Именно западные инвесторы двигали нас к тому, чтобы мы более полноценно раскрывали информацию, улучшали корпоративное управление и внедряли лучшие аудиторские модели. Но это не является вещью в себе, которую нельзя при желании реплицировать и продолжить.
— Для регуляторов это тоже вызов? Раньше этот рынок, наверное, был понятнее, и надзирать за ним было проще...
— Это вызов и для нас, и для Минфина, и, что самое важное, для самого аудиторского сообщества. В настоящее время на этом рынке действует одна саморегулируемая организация, и она должна внедрять наилучшие практики, этические стандарты, решать вопросы независимости деятельности аудиторов. Очевидно, что от самого сообщества зависит очень много.
— Второй трек — то, что готовилось до февраля 2022 года. В 2021 году активно обсуждалась тема регулирования финансовых групп и холдингов. Потом она ушла на доработку, а сейчас к ней нет планов вернуться? Или не до этого и тема, что называется, «далеко»?
— Нет, она не очень далеко. Проект был отложен с полки первоочередных, но никуда не делся с точки зрения стратегической значимости и долгосрочного планирования. Вопрос внедрения в законодательство регулирования небанковских групп и холдингов очень важен. Те наилучшие практики, которые сегодня сформулированы в банковском законодательстве и, самое главное, в банковском надзоре — взгляд на банк не как на отдельную единицу, а фактически как на часть группы связанных лиц, и оценка банка на консолидированной основе с аффилированными с ним лицами — являются очень важным элементом качественного надзора. Нам точно то же самое надо внедрить и в отношении некредитных финансовых организаций: страховых компаний, негосударственных пенсионных фондов, профессиональных участников рынка ценных бумаг.
Мы понимали, что в 2022 году — начале 2023 года профессиональные участники рынка максимально были загружены текущей повесткой, и мы не хотели внедрять новое системное регулирование, когда перед рынком стоят первоочередные задачи, на которые брошены все силы. Но мы будем смотреть за ситуацией, и я уверен, либо в конце 2023 года, либо в начале 2024 года вернемся к этому законопроекту. В любом случае, если он будет принят, субъектам, которые подпадут под его действие, будет предоставлен значимый переходный период на внедрение этой системы.
— Значимый — это какой?
— Несколько лет. Это похоже на внедрение аналога Solvency II для страховых компаний. Процесс был растянут на пять или шесть лет: новые требования внедрялись шаг за шагом. Я думаю, здесь точно так же будет некий гибкий механизм.
Мой опыт подсказывает, что горизонт планирования в один-два и даже в три года — это очень короткий горизонт. Жизнь летит так быстро, что, когда ты что-то откладываешь на пять или семь лет, это происходит фактически завтра. И это не такой большой промежуток времени. На нашем финансовом рынке нужно обрести внутреннее убеждение, что не обязательно все реализовывать за полгода. Некоторые вопросы для качественного внедрения или их выполнения нужно растянуть на несколько лет. И ничто по факту не изменится, кроме того, что они более аккуратно и системно войдут в действительность, без каких-либо потрясений.
— В декабре председатель ЦБ Эльвира Набиуллина говорила о том, что раскрытие корпоративной информации с 1 июля должно вернуться к прежнему режиму — за некоторыми оговоренными исключениями. Что это будут за исключения?
— Вопрос изъятий из раскрытия информации эмитентами ценных бумаг находится в компетенции правительства. Мы принимаем активное участие в его решении, но все-таки, напомню, он регулируется постановлением правительства.
На своем уровне мы уже приняли решение относительно раскрытия информации кредитными и некредитными финансовыми организациями. Рассматривается вариант, по которому после 1 июля текущего года российские нефинансовые компании должны будут вернуться к регулярному раскрытию информации о себе. Наш подход состоит в следующем: информация раскрывается по общему правилу, но есть отдельные изъятия. Это чувствительность к санкционному давлению. В первую очередь речь идет о бенефициарах, структуре владения, структуре группы, крупнейших контрагентах, о той информации, раскрытие которой в текущих условиях может нанести существенный вред компании, менеджменту или владельцу. К этому можно добавить информацию о продукции компании, которую она производит, и на каких рынках она работает.
Свои предложения мы озвучили коллегам в правительстве. В настоящее время идет дискуссия по поводу «границы изъятий». С одной стороны, мы слышим аргументы компаний, которые опасаются ухудшения ситуации для себя со стороны западных регуляторов и просят максимально эту границу отодвинуть в сторону нераскрытия. Но у нас есть и контраргумент: без раскрытия информации не может жить фондовый рынок, не может жить рынок капитала, не могут существовать кредиторы, инвесторы, рейтинговые агентства, невозможно оценивать функционирование компаний. А это значит, что по факту мы имеем какие-то псевдорыночные отношения и размещения, и это не способствует добросовестной конкуренции и развитию рынков капитала и долгового финансирования.
— Идея о неких закрытых площадках, закрытых контурах для раскрытия не получила развития?
— Не понятно, как это может работать. Мы хотим, чтобы розничный инвестор пришел и купил облигации или акции какой-то компании. Он не может получить доступ к внутренней информации этой компании, но может опираться на рейтинги, информацию от аналитиков, которую ему предоставляют его же брокеры, банк, где он обслуживается. Если это закрытый ресурс, то каким образом у инвестора появится доступ к нему или возможность получить информацию оттуда? И кто будет решать, кому открывать доступ, а кому нет? Получается неравный, избирательный подход. Так рынок не работает. Теоретически можно сделать что-то искусственное, но это будет нерыночное образование, а нерыночное образование — это всегда очень опасно.
— Недавно в публичную повестку довольно неожиданно вернулась тема раскрытия нефинансовой отчетности...
— Это для вас было неожиданно, а мы в 2021 году издали рекомендации по раскрытию нефинансовой отчетности для публичных акционерных обществ. У нас она оставалась в повестке и в 2022 году — мы даже отдельную главу в Обзоре практик корпоративного управления российских ПАО посвятили этому вопросу. Остается тема и в этом году. Просто негромко.
— Как бы то ни было, президент раскрытие нефинансовой отчетности поддержал. Стоит ли ждать, что законопроект, который не один год обсуждался, но был отложен, будет все же принят?
— Повестку устойчивого развития и внедрения ESG-факторов можно условно разделить на три части. Первая — создание необходимой инфраструктуры, то есть таксономия, верификаторы, организованные площадки, где торгуются соответствующие инструменты, в том числе углеродные единицы.
Вторая — инструменты. Мы внедрили большое количество разных инструментов, включая зеленые, социальные, адаптационные облигации, облигации устойчивого развития, климатического перехода, появилась углеродная единица.
Третья — это фактически регулятивные методы: меры стимулирования для компаний, которые пока далеки от темы устойчивого развития, или, наоборот, взыскания для тех, кто уже включился в повестку, но не соответствует требованиям.
Первые два направления продолжают внедряться с той же скоростью, как это и было, третье приостановлено, потому что стимулирование ляжет финансовым бременем на бюджет, а взыскание — на компании. С учетом того, что после февраля 2022 года и российский бюджет, и бюджеты компаний несут существенную дополнительную нагрузку, наверное, имеет смысл немного отложить внедрение третьего элемента. Ни в коем случае не забыть, просто отодвинуть.
Что касается законопроекта, то работа по нему после поручений президента, скорее всего, будет возобновлена. Мы принимали активное участие в обсуждении текста документа. Очевидно, что эта работа будет продолжена.
— Возвращаясь к стратегическим приоритетам. Один из них — это запуск программы долгосрочных сбережений граждан. Текущая ситуация на фондовом рынке — повышенная волатильность, нервная реакция на новости о дивидендах (или их отсутствии) и т.д. — точно ли подходящие условия для запуска такой программы? Может, стоит дождаться восстановления, стабилизации рынка?
— Оптимальных моментов нет. Инструменты фондового рынка начали развиваться примерно с 2010 года или еще раньше — во времена ФКЦБ, ФСФР. И только в 2017-2018 годах эта система «выстрелила». Физические лица и институциональные инвесторы были не удовлетворены низким уровнем процентного дохода по вкладам и начали приобретать в первую очередь долговые ценные бумаги, а те, у кого риск-аппетит был несколько больше, — акции. Система начала активно развиваться. Мы увидели бум брокерских счетов: семь миллионов, двадцать... Да, многие из них были пустыми, но тем не менее — процесс запустился.
То же самое и с программой долгосрочных сбережений. С одной стороны, экономике нужны долгосрочные ресурсы, с другой — есть серьезные ограничения. Во-первых, от нас ушли иностранные инвесторы, которые обеспечивали значимый вклад в фондовый рынок и рынок капитала. Во-вторых, ограниченность бюджета. Все статьи расходов бюджета расписаны до копейки, и просто так откуда-то взять дополнительные ресурсы без угрозы для макроэкономической стабильности невозможно.
В этой ситуации нужно стимулировать и сторону предложения (эмитенты должны быть заинтересованы привлекать либо капитал, либо долг), и сторону спроса, инвестора, то есть необходимо создавать дополнительные условия, привлекательные инструменты.
К таким инструментам относится и ИИС-3, срок которого на переходный период предполагается минимум пять лет, на базовый период — 10 лет. По сравнению с действующим негосударственным пенсионным обеспечением, которое также рассчитано на длительное время, тут предусматривается значимое налоговое стимулирование граждан (вычет на вложения или освобождение от налога на полученную прибыль); а также возможность забрать деньги досрочно в определенных социально значимых случаях.
Еще одни инструмент — долевое страхование жизни. В этом случае страхователю предоставляется перечень ПИФов, и он сам выбирает, в какой именно вложить свои средства.
Третий инструмент — нам кажется принципиально важным развить негосударственное пенсионное обеспечение, фактически сделав из него долгосрочные накопления граждан на старость. Оно предусматривает софинансирование со стороны государства, налоговый вычет, а также возможность использовать накопленные средства в ОПС в качестве первоначального взноса.
Я надеюсь, что это будет дополнительный стимул как для граждан — накапливать в рамках негосударственных пенсионных фондов, так и для самих НПФ — для развития.
Принципиально важно, что примерно с 2015 по 2019 год была проделана колоссальная работа по вычищению фондов от некачественных активов. И сегодня я с уверенностью могу сказать, что даже при той турбулентности, которая существует на рынке, у фондов нет «дыр» и они качественно могут исполнять свои обязательства.
Эти три элемента предоставят бОльшую опциональность для наших граждан, которые захотят инвестировать в длинную. Здесь важно решить вопрос как минимум с частью замороженных активов физических лиц. Но в этом вопросе многое зависит от зарубежных регуляторов.
— Первичного предложения акций российских эмитентов на рынке сейчас практически нет. Регулятор что-то может с этим сделать, помимо мер по улучшению инвестиционного климата как такового, или остается только терпеливо ждать, пока вернется готовность к размещениям и эмитентов, и рынка?
— В ближайшее время перед компаниями встанет важный вопрос, откуда взять ресурсы на инвестиции в развитие или обслуживание внешнего долга. Бюджет ограничен, за рубежом ничего не привлечь. Наше мнение: продолжать привлекать средства здесь. Да, частично это будет долговое финансирование. У нас оно и так неплохо развивалось, порядка 20% заимствований — это не банковские кредиты, а публичный долг, что уже неплохо. И те меры, о которых уже было сказано выше, которые направлены на развитие потенциала институциональных инвесторов, формирования пула длинных денег, они же будут способствовать выходу новых компаний на рынки капитала, на которых должна быть глубина и ликвидность.
— Да в этом сегменте и сейчас, в принципе, не так все плохо.
— Он и будет продолжать развиваться. Но какие-то компании, в первую очередь средние и малые, будут готовы не только привлекать долг, но и поделиться частью собственности, избавив себя от обязательств возвращать заимствования в среднесрочный и, может быть, долгосрочный период.
Сегодня действует специальная программа поощрения для малого и среднего бизнеса. Мы хотим ее дополнительно развернуть для так называемых быстро развивающихся высокотехнологичных компаний, чтобы у них было больше возможностей по выходу на организованный рынок капитала, проведению IPO. Это и вопросы консультационной поддержки, и компенсации их расходов на эмиссию.
Значимым фактором всегда является налоговое стимулирование. Это тоже обсуждается, но решение пока не принято. Повторюсь, бюджет ограничен, надо быть очень осторожным в расходах.
Давайте посмотрим, какой объем акций обращается на бирже у крупных российских компаний. В среднем сегодня это порядка 32%, а если брать от компании к компании — у кого-то 10%, кто-то вообще практически ничего не выпустил на рынок. За рубежом иная ситуация. Там обращается порядка 50-80%. Самые базовые расчеты показали, что, если наши компании поднимут долю акций в обращении в среднем хотя бы на 3 п.п. — до 35%, это позволит привлечь более 3 трлн рублей. Это много. А если доля акций в обращении дойдет до 50%, это будет почти 7 трлн рублей. Фактически это дополнительный инвестиционный ресурс, который можно направлять на развитие своих долгосрочных проектов.
Так сложилось, что значимая часть нашей экономики — это компании с госучастием, и государство как акционер играет серьезную роль в принятии ими стратегических решений. Может быть, имеет смысл подумать и стимулировать их к дополнительному размещению на рынке вместо того, чтобы привлекать средства из бюджета.
— Стимулировать?
— Да. Есть такой механизм стимулирования госкомпаний, как директива акционера — государства. Акционер может обсудить этот вопрос и направить компанию на финансовый рынок за привлечением капитала. Для других компаний вопрос выхода на рынок акций — это вопрос баланса интересов акционеров и инвесторов. И тем, и другим сделка должна быть выгодна. И тут не надо начинать сразу с 50%, но с 32% до 35% увеличить — это проще.
Конечно, если мы будем рассматривать каждую компанию по отдельности, то увидим, что ситуация может быть разной. Но здесь нет тупика, здесь есть потенциал, и его надо использовать.
— Каковы результаты процесса конвертации депозитарных расписок? Есть ли оценки, какая доля расписок эмитентов была конвертирована, что будет с теми, которые не были конвертированы в российские бумаги?
— Если давать общую оценку, то в прошлом году российским владельцам фактически вернули возможность распоряжаться своими ценными бумагами. Были приняты такие решения, которые, не меняя структуры собственности, убрали из процесса иностранную учетную инфраструктуру, блокировавшую любое движение ценных бумаг. Речь идет об автоматической конвертации депозитарных расписок, которые учитывались в российской инфраструктуре. Процедура завершилась в сентябре, и по ее итогам на счета владельцев были зачислены акции российских эмитентов общей стоимостью около 188 млрд рублей.
Кроме этого, была проведена принудительная конвертация. Это касалось случаев, когда расписки учитывались в иностранных депозитариях, которые препятствовали проведению операций. Эта процедура закончилась чуть позже, в ноябре. Сумма зачисленных акций составила около 175 млрд рублей. То есть фактически активы на 360 с лишним миллиардов рублей оказались на счетах российских владельцев.
У нас также была программа по еврооблигациям, в ходе которой около 1,1 трлн руб. были либо переведены на российские счета, либо по ним были выпущены замещающие облигации.
С моей точки зрения, эти меры оправдали себя, они сработали. Возможно, не все специфические ситуации были учтены. Сейчас с Минфином обсуждается возможность повторной расконвертации и другие меры локализации в российскую инфраструктуру бумаг, учитываемых за рубежом.
— С регуляторами недружественных стран какие-то технические каналы взаимодействия сохраняются?
— С недружественными регуляторами таких каналов практически не существует. Осталось взаимодействие через крупнейшие международные организации, типа Мирового банка, Международного валютного фонда, на площадках которых председатели центральных банков и министры финансов собираются и обсуждают разные вопросы.
С дружественными регуляторами мы постоянно обсуждаем самый широкий круг вопросов.
— Сейчас обсуждается проект президентского указа об обязательном замещении евробондов российскими облигациями. ЦБ его согласовал? Вас устраивает та конструкция, которую предлагает Минфин?
— Принципиально мы конструкцию согласовали. Мы поддерживаем обязательность замещающих облигаций. Но при этом мы уверены, что все равно должен быть механизм определенных исключений. Практика показывает, что каждая ситуация уникальна, каждый выпуск уникален, условия уникальны и местоположение компании в международном пространстве тоже уникально. Возможны случаи, когда такой принудительный выпуск замещающих облигаций может нанести больше вреда, чем принести пользы.
— Но это в итоге не девальвирует принцип обязательности? Эмитент, который не хочет замещать евробонды, обращается в подкомиссию, та разрешает...
— Нет. Подкомиссия накопила огромный опыт и настолько консервативна в своих решениях, что надо будет очень серьезно постараться и доказать, что из двух зол — пойти на замещение, а не остаться в прошлой парадигме — большее.
— Минфин в конце года выдвинул предложение унифицировать режимы выплат по евробондам и ОФЗ нерезидентам, чтобы выплаты и по ОФЗ не накапливались на счетах типа «С», а выплачивались всем инвесторам вне зависимости от принадлежности, как это сейчас происходит с евробондами. Как ЦБ оценивает это предложение, поддерживает ли его?
— Недружественные нерезиденты и сейчас могут проводить определенные операции с доходами по ОФЗ: могут купить другие бумаги, могут сделать какие-то обязательные платежи, выплатить налоги...
— Да, но все это в закрытом контуре.
— Да. И с моей точки зрения, пока не наступило время, чтобы эти счета «отпускать».
— То есть нужно по-прежнему накапливать «обменный фонд»?
— Да, потому что сегодня мы видим, к сожалению, усиление не только санкционного давления, но и конфискационного давления. И конечно, нам нужно сохранить защиту в виде такого рода «фонда».
— А какая сумма сейчас на счетах «С» накоплена?
— Мы не раскрываем эту цифру, но она прирастает. Объем средств продолжает увеличиваться.
— Санкции породили массу трудностей в корпоративном управлении, начиная от формирования совета директоров в требуемом составе. Пока эта проблематика остается на повестке?
— С одной стороны, корпоративное управление, как мне кажется, является ключевым элементом успешного ведения бизнеса. С другой — к сожалению, как только наступают непростые времена, от него первого спешат отказаться те компании, у которых в этой сфере были проблемы. Наоборот, те, у кого корпоративное управление было выстроено с использованием лучших практик, смогли более эффективно решать проблемы, связанные с турбулентностью последнего времени. В любом случае мы являемся сторонниками того, чтобы шаг за шагом возвращаться к классическому регулированию корпоративного управления, которое было до февраля 2022 года.
При этом мы понимаем, что дорога будет долгой и сложной. В компании под санкциями найти независимых директоров очень сложно. И речь не только про иностранцев, но и про российских независимых директоров, которые опасаются санкционного давления. Поэтому мы дали возможность компаниям адаптироваться к изменившимся условиям без понижения уровня листинга. Для санкционных компаний такой срок был увеличен до конца собраний акционеров по итогам 2023 года.
Еще один важный вопрос — проведение заочных и дистанционных собраний акционеров. Пока что норма о проведении заочных собраний продлена на 2023 год. Но сейчас решается вопрос, чтобы внедрить более современный вид собраний акционеров — дистанционные, полностью электронные.
— С простой электронной подписью?
— С простой электронной подписью на первом этапе. Идет юридико-техническая доработка законопроекта, и, я думаю, он выйдет. Но дальше все равно встанет вопрос, что будет после окончания переходного периода. Я думаю, в перспективе не удастся сохранить простую электронную подпись, она будет усложнена. В этом случае появится новая проблема — доступ иностранцев. Нам важны иностранные инвесторы, и они у нас есть, из дружественных стран в том числе. Уровень доверия иностранных инвесторов должен быть сохранен. Поэтому необходимо будет решать вопрос: в каком виде будут проводиться собрания и как иностранные акционеры будут получать к ним доступ. Есть ряд вопросов, на которые пока нет готовых ответов, но их точно нужно будет искать. В противном случае качественный финансовый рынок не построишь, а такая задача стоит.
«Интерфакс»