Этот кризис не связан с экономическим циклом

Глава ЦБ Эльвира Набиуллина в интервью РБК рассказала, какова вероятность глобального кризиса, в чем суть гармонизации политики с Белоруссией, как ЦБ ответит на критику банков по экосистемам и зачем нужны сигналы в виде брошек.

«Будем надеяться, что это пиковые значения»

— Перед последним решением ЦБ по ставке инфляция ускорилась до 6,7%, но еще в начале сентября Банк России заявлял, что она находится на плато. Сейчас вы по-прежнему придерживаетесь этой точки зрения? И где находится потолок ускорения инфляции?

— Плато — это понятие относительное, инфляция вполне может отклоняться на плюс-минус 0,1 п.п. По нашей оценке, мы находимся на пиковых значениях годовой инфляции, а в четвертом квартале ожидаем снижения инфляции. В сентябре возможно еще некоторое повышение годовых показателей. Но прежде всего это связано с эффектом базы, потому что в сентябре прошлого года у нас было пусть небольшое, но снижение цен, на 0,1%.

Инфляция снизится под влиянием того, что будет постепенно исчерпываться эффект разовых факторов, и того, что будет сказываться эффект от ужесточения денежно-кредитной политики, которое мы начали с марта.

— 7% инфляция преодолеет?

— Я бы не стала гадать. Где-то в районе 7%, наверное, инфляция будет в сентябре.

— Это будет потолок, по вашим оценкам?

— Будем надеяться, что это действительно пиковые значения.

— Когда вы в 2020 году начинали контрциклическую политику, можно ли было прогнозировать, что буквально через полгода будет такой разгон инфляции в мире? Когда появилось понимание, что это будет и это надолго?

— Мы, когда в середине прошлого года оценивали ситуацию, конечно, считали, что дезинфляционные риски превалируют. И не ожидали такого быстрого роста и мировой экономики, и, соответственно, мирового спроса, который подстегнул наше производство экспортных товаров, и достаточно быстрого восстановления российской экономики. Даже вторая, осенняя, волна кризиса не привела к серьезным ограничениям деятельности: было небольшое замедление темпов экономического роста, но в принципе восстановительный тренд продолжался.

«Может быть, траектория ставки была бы чуть иной»

— Если бы вы могли предсказать, что так будет, все равно проводили бы контрциклическую политику?

— Контрциклическая политика была бы, конечно, все равно, потому что пандемия привела к резкому падению экономической активности и спроса. Денежно-кредитная политика должна приводить и спрос, и экономику ближе к своему потенциалу, поэтому, на наш взгляд, в прошлом году была показана мягкая ДКП. Но, безусловно, сейчас тяжело говорить, «что было бы, если бы», потому что было очень много неопределенностей. Может быть, траектория ставки была чуть иной, если бы мы были уверены, что экономика будет так быстро восстанавливаться.

— Министр экономического развития Максим Решетников говорил, что большая часть инфляции привнесена, в широком смысле, из-за рубежа и в целом не вся поддается влиянию монетарного сдерживания. Вы проводили оценки, какая часть инфляции носит немонетарный характер?

— Мы постоянно проводим анализ. Наверное, нельзя сказать, что вот на эту часть мы не можем оказать влияния, а на эту можем. Мы выделяем волатильные компоненты, которые зависят от разовых факторов, и более устойчивую часть инфляции. И последний анализ показывает, что индикаторы инфляции, которые характеризуют устойчивые факторы, все равно находятся выше 4%. Мы не можем оказать влияние на те факторы, которые вызвали инфляцию, — на мировые цены на зерно, на сталь — это очевидно. Но мы можем через денежно-кредитную политику оказать влияние на то, в какой степени возросшие издержки переносятся в цены. Мировые цены на товары выросли везде, но инфляция в разных странах очень разная.

И издержки имеют возможность практически на 100% переноситься в цены, когда высоки инфляционные ожидания и когда нет ограничений по спросу. Когда они есть, то это сдерживает перенос. Я в связи с этим хочу напомнить эпизод, когда у нас было повышение НДС: мы тогда в предупредительном режиме повысили ключевую ставку, и возросшие издержки в связи с уплатой НДС не были полностью перенесены в цены.

— По-прежнему ли издержки бизнеса продолжают полностью переноситься в цены или этот процесс затормозился вместе с ужесточением ДКП?

— Мы считаем, что этот процесс постепенно тормозится. Но наши решения по денежно-кредитной политике действуют с лагом. И даже когда мы начали повышать ставку, это не означало, что мы перешли в область жесткой денежно-кредитной политики. Она еще оставалась мягкой, только степень мягкости уменьшилась. Потому что денежно-кредитные условия и ставки в экономике, если соотносить с целью по инфляции, конечно, были мягкими. А если соотносить и с инфляционными ожиданиями, они, наверное, только сейчас переходят в нейтральную зону. Почему это важно — потому что люди принимают решения, исходя из того, какую инфляцию они ожидают, и, соответственно, делают сравнения не только с цифрами нынешней инфляции, которая отражает рост цен за предыдущие 12 месяцев.

Поэтому постепенное ужесточение денежно-кредитной политики, конечно, уменьшает возможность переносить возросшие издержки полностью в цены, за которые платит потребитель, как известно.

— ЦБ все время подчеркивает, что лаг переноса решений ДКП в темпы инфляции составляет от полугода до нескольких кварталов. Тем не менее ЦБ сейчас повысил ставку в пятый раз подряд, и ряд аналитиков считает, что вы стали больше реагировать на текущую инфляцию, чем на потенциальную. Видите ли вы риски «перелета» с ужесточением ДКП, из-за которого через какое-то время инфляция опустится значимо ниже 4%?

— Решения мы принимаем исходя из того, какой инфляция будет в будущем, потому что на прошлое повлиять невозможно. Но текущая инфляция тоже важна: она во многом определяет инфляционные ожидания, а они — будущую инфляцию. И, конечно, решения по ставке — это не просто реакция на возросшие цифры — мы видим риски того, что инфляция может значительно и продолжительное время отклоняться от цели, в том числе из-за роста инфляционных ожиданий.

Рисков перелета вниз инфляции мы больших не видим, но действуем аккуратно. И вы видели, что последнее решение по ставке у нас было 0,25%, хотя многие на рынке ожидали 0,5%. Многое будет зависеть от того, какие данные будут поступать. Поэтому в условиях такой неопределенности решили двигаться стандартным шагом.

Тем не менее, по нашей оценке, все-таки проинфляционные риски превалируют. Конечно, может реализоваться и ряд дезинфляционных рисков, мы их отметили в нашем релизе. Но, на наш взгляд, инфляция к 4%, к нашей цели, вернется только во второй половине следующего года.

«Уровень вакцинации недостаточный»

— В какой степени ужесточение ДКП сейчас влияет на экономический рост? По прогнозу ЦБ, в этом году будет восстановление ВВП на 4–4,5%, но затем темпы роста замедлятся.

— Наша оценка экономической динамики подразумевает, что мы практически завершили восстановительный период развития экономики. Экономика сильно упала в острую фазу пандемии, поэтому восстановительные темпы роста были высокие. Сейчас экономика уже восстановилась до предпандемического уровня и вышла на докризисную траекторию. Она будет расти естественным образом — темпы будут меньше, чем восстановительные. Мы прогнозируем, что с учетом запланированных структурных мер правительства устойчивые темпы роста, которые не будут создавать избыточного инфляционного давления, составят 2–3% в год.

Это те темпы, которые отвечают нынешнему производственному потенциалу. Наша денежно-кредитная политика, безусловно, влияет на темпы роста. Но наша задача заключается в том, чтобы эти темпы роста были устойчивые, чтобы не было перегрева или охлаждения экономики, то есть чтобы экономика росла близко к потенциальным темпам. Индикатором этого является инфляция. Если она выше целевых значений, это означает, что в экономике в целом могут быть элементы перегрева. А если очень низкая — это индикатор, что у нас есть недоиспользованный потенциал экономического роста. На то, что мы близки к потенциалу, указывает и ситуация на рынке труда: у нас сейчас низкая безработица, и стимулирование спроса в условиях дефицита рабочей силы выльется в рост цен, а не в производство большего количества товаров и услуг.

Когда мы говорим, что денежно-кредитная политика ограниченно влияет на экономический рост, мы имеем в виду, что мы не можем повлиять напрямую на потенциальные темпы роста. Это зависит от производительности труда, от факторов эффективного инвестирования. Мы, конечно, косвенное влияние на это оказываем, потому что ценовая стабильность позволяет людям более уверенно прогнозировать, планировать инвестиции. Но напрямую мы не можем на это повлиять.

— Как эти потенциальные темпы роста в нынешних условиях можно увеличить, учитывая, что монетарные методы не проходят?

— Если совсем упрощать, это можно сделать за счет интенсивных факторов и экстенсивных факторов. За счет увеличения рабочей силы — демографически мы вряд ли этого можем достичь, но одно из ограничений, с которым сейчас многие отрасли столкнулись, — нехватка рабочей силы, в том числе миграционного характера, поэтому при восстановлении миграционного потока темп роста немного вырастет. Но ключевое — это повышение производительности труда. На мой взгляд, ключевую роль здесь играет конкуренция — это то, что подвигает людей вкладывать в эффективность. Я надеюсь, что ускорение потенциальных темпов роста будет происходить, потому что правительство подготовило комплекс мер, который направлен на это.

— В свое время много говорили о том, что на экономический рост и инвестиции влияет уровень вакцинации. Сейчас 40 млн человек вакцинированы — этого достаточно? Или в связи с отсутствием ограничений это уже вообще вопрос неважный в контексте экономического роста?

— На мой взгляд, конечно, уровень вакцинации недостаточный. Даже не столько с точки зрения влияния на экономику — в принципе вакцинация нужна для того, чтобы защитить свое здоровье, здоровье близких и людей, с которыми вы общаетесь. Если говорить об экономических эффектах вакцинации, я считаю, что чем выше уровень вакцинации, тем это более позитивно для экономического роста. Меньше рисков возможных локдаунов, потому что меньше может быть негативных последствий даже от новых штаммов. И больше уверенность инвесторов, что не будет локдаунов, в том, что, если инвестор вкладывает в тот или иной проект, не будет каких-то сюрпризов, что спрос и выручка опять не упадут и, соответственно, инвестиции будут рентабельны. Поэтому косвенно, конечно, вакцинация влияет и в целом на инвестиционную активность.

«Вероятность глобального кризиса очень низкая»

— Банк России в проекте «Основных направлений денежно-кредитной политики» описал сценарий глобального финансового кризиса. Как вы оцениваете его вероятность? Пандемический кризис — это и есть мировой кризис, которого все ждали, или мы столкнемся с еще одним?

— Пандемический кризис все-таки стоит особняком, мне кажется. Потому что этот кризис не связан с экономическим циклом. Есть кризисы, связанные в том числе с кредитными и финансовыми циклами. Мы сейчас видим, как долги накопились во многих странах, и многие опасаются, что уже есть пузыри, а стоимость финансовых активов не отражает стоимость рисков. Мы видим, что в условиях мягкой денежно-кредитной политики такие негативные последствия есть. И поэтому сочли уместным показать, как может разворачиваться уже циклический глобальный кризис и какой будет реакция Центрального банка на него. Хочу еще раз подчеркнуть, что в сценарии указан 2023 год, но он абсолютно условный и нужен, чтобы показать на трехлетнем прогнозном периоде, какие могут быть последствия, если этот сценарий реализуется. Подчеркну, его вероятность мы оцениваем как очень низкую.

Кстати, как вы могли заметить, мы вообще перешли к несколько другим подходам к сценариям. Потому что раньше были сценарии хороший, плохой и средний, причем обычно плохой сценарий — это низкая цена на нефть, а хороший — высокая. Хотя долгосрочно не факт, что высокая цена — это самый оптимальный сценарий.

Безусловно, мы не можем предугадать, как будет развиваться ситуация. Подвидов сценариев может быть много в зависимости от разных факторов. Но наши модели, как нам кажется, позволяют показать, как будет вести себя денежно-кредитная политика, если разные типы рисков реализуются, и дать некоторую предсказуемость участникам рынка. Поэтому это ни в коем случае нельзя рассматривать как какое-то предсказание кризиса.

«Центральные банкиры и так слишком серьезны»

— Одним из самых знаменитых ваших сигналов стали брошки, которые журналисты и рынок расшифровывают на каждой пресс-конференции. Не все получается расшифровать. Туча с дождиком так и осталась загадкой.

— Пусть останется загадкой. За редким исключением, все-таки они не всегда однозначны, дают возможность подумать.

— Кто их придумывает? Как эти идеи рождаются? Это ваши решения или коллективные?

— Совет директоров не принимает решения по брошке — это точно.

— Этот формат сигнала хорошо себя зарекомендовал, не собираетесь от него отказываться?

— Пока нет. Центральные банкиры, наверное, и так слишком серьезны, все время делают оговорки — «при условии» и т.д. Мы, конечно, работаем над тем, чтобы быть более понятными, с переменным успехом. Брошки — это тоже коммуникация, просто другой язык.

«Роль доллара еще очень большая»

— Некоторое время назад Фонд национального благосостояния освободился от долларов. При этом у нас существует достаточно большой долларовый сегмент внутреннего валютного рынка, евро в разы ему проигрывает по объемам. Если теперь ФНБ не закупает доллары, то как работает механизм, позволяющий оказывать влияние на внутренний валютный рынок?

— Минфин в рамках бюджетного правила покупает валюту у нас. Соответственно, мы осуществляем операции, зеркалируем их на внутреннем рынке. Но валютная часть ФНБ — это только часть золотовалютных резервов, потому что значительная часть — это резервы Банка России. И мы размещаем и совершаем операции на внешнем рынке, в том числе чтобы в целом структура золотовалютных резервов также соответствовала нашей нормативной структуре.

Мы постоянно раскрываем информацию, какая у нас структура золотовалютных резервов. У нас произошло уменьшение долларов не только по линии ФНБ, но и в целом в золотовалютных резервах. В 2018 году мы достаточно существенно меняли структуру ЗВР и уменьшили долю доллара, учитывая не только экономические, финансовые соображения, но и геополитические, в том числе санкционные риски.

Но тем не менее мы на внутреннем валютном рынке проводим операции в долларах и евро. Потому что это ликвидные рынки. В евро есть небольшой позитивный тренд.

— В какие сроки на внутреннем рынке другие валюты смогут откусить у доллара какой-то значимый кусок?

— Постепенно это будет происходить. Я не зря про евро сказала, ведь у нас постепенно диверсифицируется интерес не только Центрального банка, но и бизнеса, который ведет внешнеэкономическую деятельность. Некоторые переходят на расчеты в национальных валютах, в евро. Доля евровых контрактов медленно, но увеличивается. И это, соответственно, будет постепенно влиять и на структуру спроса на валютных рынках. Не только на российском, может быть, но и на глобальном.

Вряд ли это будет происходить очень быстро. Хотя сейчас многие международные эксперты обсуждают перспективы доллара. Большинство признает, что вряд ли какая-то валюта может очень быстро заменить доллар. Даже несмотря на то что доля американской экономики и торговли снижается, роль доллара в номинации долгов, роль доллара в номинации контрактов еще очень большая. Такие вещи не случаются резко. Они требуют многих лет, доверия к другим резервным валютам. Многие говорят, и, наверное, в этом есть доля справедливости, что европейские финансовые рынки не такие ликвидные, как долларовые рынки, не говоря уже о других резервных валютах.

Если посмотреть на историю, как, например, менялась судьба предыдущей резервной валюты — британского фунта, то это тоже происходило в течение нескольких десятилетий.

— Насколько велика вероятность, что иностранцы существенно нарастят операции по покупке ОФЗ в связи с ростом ставок? Насколько может вырасти их доля во внутреннем долге?

— Объем вложений нерезидентов в наш госдолг колеблется [в пределах] около 3 трлн руб. Доля их скорее меняется в зависимости от того, наращивают ли очень активно наши резиденты вложения, как это происходило в 2020 году, — тогда доля нерезидентов упала как раз на фоне того, что наши резиденты вкладывались в долг. Безусловно, дифференциал ставок, прежде всего ОФЗ и US Treasuries, влияет на интерес нерезидентов. Но надо сказать, что мы не ожидаем здесь значимых изменений. Мы видим, что нерезиденты больший интерес проявляют к среднесрочным и долгосрочным бумагам. А там, кстати, ставки более стабильные. Мы считаем это положительным моментом, то есть участники рынка исходят из того, что Центральный банк обеспечит инфляцию, близкую к 4%. Это и позволяет держать на стабильном уровне эти длинные ставки.

Какие-то движения здесь возможны. Мы больших рисков от колебания доли нерезидентов на рынке госдолга не видим. Но еще и в связи с тем, что у нас сам госдолг небольшой, он не может создавать каких-то рисков финансовой стабильности. Определенно, интерес нерезидентов может возникнуть, но на него влияет не только дифференциал ставок, но и оценка страновой премии, которая может быть связана с геополитическими факторами: когда санкционная риторика ужесточается, у них интереса меньше, и наоборот.

«Пока у нас с Белоруссией разные принципы»

— За день до решения по ставке президенты России и Белоруссии встречались в Москве и договорились в том числе о гармонизации денежно-кредитной политики. Вы разъяснили, что часть этой договоренности — это переход Белоруссии к инфляционному таргетированию. Чего эта договоренность потребует от Банка России, будет ли он как-то курировать этот процесс?

— В контексте наших соглашений изменений в нашу ДКП не предполагается. Наш мандат по Конституции — это устойчивость рубля, и в законе о Центральном банке описано, что устойчивость рубля достигается путем ценовой стабильности. Я абсолютно убеждена, что режим таргетирования инфляции — это оптимальный режим, который позволяет этого добиться.

Но, безусловно, мы с коллегами [из Белоруссии] продолжим обмениваться информацией по тому, как мы проводим денежно-кредитную политику, по рискам, [которые сопровождают нашу политику]. И если будет гармонизация и в режиме, и в перспективе, возможно, и в целевых параметрах, мне кажется, это будет плюсом для участников общего рынка.

— В Белоруссии режим монетарного таргетирования и цель по инфляции сейчас 5%. Есть шанс, что они двинутся к 4%?

— У них сейчас режим отличается. Это пока не режим таргетирования инфляции, они скорее через монетарные агрегаты действуют, нежели через процентную ставку. Поэтому первое — даже не столько тождественность целей, сколько сами подходы к денежно-кредитной политике.

— Другой пункт — единые принципы страхования вкладов. Можете разъяснить, что за этим стоит?

— Я думаю, что здесь нужно будет обсуждать детали. Система страхования вкладов у нас тоже меняется. Мы начинали с физических лиц, повышали объем страхования, потом начали распространять на индивидуальных предпринимателей, малый бизнес, благотворительные, некоммерческие организации. И у нас есть планы расширять круг страхуемых лиц. Будем обсуждать это с белорусской стороной, потому что пока у нас разные принципы.

— Мы правильно понимаем, что из этой формулировки не следует, что страховка вкладов клиентов белорусских банков будет в какой-то мере осуществляться за счет российской системы страхования вкладов?

— Нет. Об этом не идет речи.

— Что будет означать расширение допуска банков и страховых организаций на рынки друг друга? Что белорусские банки, не имея лицензии ЦБ, смогут работать на российском рынке и наоборот?

— Мы обсуждали введение стандартизированных лицензий, получая которые, при определенных условиях банки смогут работать на рынке всех стран, входящих в Евразийский экономический союз. Но для этого нужно соблюдать определенные принципы.

— Это значит, что будут примерно одинаковые нормативы во всех странах?

— К тем, кто будет получать стандартизированные лицензии, требования будут одинаковые и максимальные. А национальные стандарты будут действовать для тех, кто работает на рынке только одной из стран союза. Чтобы не было регуляторного арбитража и ситуации, о которой вы сказали, когда вклады придется страховать за чужой счет. В Евросоюзе банковский союз как раз долго обсуждал единые принципы страхования — это было одним из препятствий, почему банковский союз не был создан.

«Мы не считаем, что это уже пузырь»

— ЦБ не раз указывал на риски перегрева в необеспеченном кредитовании в последнее время. И август показывает, что эти риски никуда не делись — поставлен новый рекорд по выдаче потребкредитов. Почему пузырь не сдувается?

— Мы не считаем, что это уже пузырь, пока это просто высокие темпы роста, которые могут привести к накоплению рисков, если их не охладить. Когда потребительское кредитование долго растет быстрее, чем номинальные доходы, это может создавать такие риски. Высокие темпы роста потребительского кредитования — это еще одно из последствий мягкой денежно-кредитной политики. Ставки доступные, инфляционные ожидания высокие. И желание пусть залезть в кредит, но купить побыстрее вещь, прежде чем она подорожает, естественно, у людей возникает...

— Или пока ставки не выросли еще больше.

— Есть, наверное, и то и другое. Но это не влияет на нашу уверенность, что этот рынок нуждается в стабилизации темпов роста.

Мы приняли решение вернуться с 1 июля к допандемическим надбавкам — и этого оказалось недостаточно. Поэтому мы сразу же обсудили второй набор мер, который вступает в силу с 1 октября. От октябрьских мер мы ожидаем некоторой стабилизации темпов роста, но мы готовы будем, если необходимо, принимать и еще набор мер. Те макропруденциальные меры, которые у нас есть в арсенале, — это риск-веса в зависимости от долговой нагрузки и процентной ставки — это механизм достаточно хороший, но он ограниченного действия. Особенно когда есть запас капитала в банковской системе, а он есть — пусть у одних банков больше, у других меньше. И дальнейшее наращивание макропруденциальных надбавок может привести просто к перераспределению портфеля необеспеченных кредитов. То есть темпы роста необеспеченного потребительского кредитования в целом по банковской системе могут не снижаться.

Те банки, у которых нет возможности использовать капитал для выдачи таких кредитов с учетом повышенных риск-весов, будут сокращать свою долю, а те, у которых есть запас, — могут ее наращивать.

— Просто люди будут переходить в другие банки?

— Да. И поэтому считаем, что нужно пополнить арсенал инструментов Центрального банка количественными ограничениями (лимитами на рискованное кредитование). Может быть, это звучит пугающе, но они есть во многих странах. Именно для того, чтобы остановить такие темпы роста необеспеченного потребительского кредита.

— Законопроект о количественных ограничениях находится в Госдуме с весны. Почему он не принимается?

— Пока коллег в правительстве мы не можем убедить, к сожалению. Есть какие-то опасения. Но, на наш взгляд, законопроект, конечно, нужно принимать быстрее.

— Если он будет быстро принят и быстро вступит в силу, какова вероятность, что в 2022 году вы используете эти полномочия?

— Мы, скорее всего, сразу будем использовать эти меры.

— От банков тоже сопротивление идет?

— От некоторых банков — да. Может быть, они просто не сравнивают с альтернативой: мы все равно не сможем сидеть сложа руки и ждать, когда проблема рассосется, потому что сама она не рассосется. Будем применять тот инструмент, который есть, — увеличивать риск-веса. А банки не любят, когда риск-веса увеличиваются, потому что растет нагрузка на капитал.

Хотя пандемический кризис показал, что эти риск-веса и накопление буферов капитала тоже полезно: мы в сложный момент распустили этот буфер. У банков был запас капитала, то есть этот капитал не был изъят, он оставался в системе. А в условиях пандемического кризиса мы распустили [буферы] и дали дополнительный комфорт для поддержки кредитования. [Этот механизм] он такой вот контрциклической природы.

Сейчас многие из банков думают про свои бизнес-модели, кого кредитовать, что кредитовать, и потребительское кредитование вместе с платежными сервисами — такие экосистемные элементы — становятся частью их бизнес-модели. Они не хотели бы ограничений в потребительском кредитовании. Но, на мой взгляд, здесь невозможно смотреть с позиции одного банка. Нужно смотреть с позиции системы.

Я помню, что в 2013 году, когда я только пришла в Центральный банк, кредитование потребительское росло под 60% годовых. Нужно было принимать меры, а банки сопротивлялись, но через несколько лет некоторые из них, особенно розничные монолайнеры, уже задним числом признавали, что это было правильно.

— Тогда ведь охват населения был меньше. А сейчас огромное количество людей с кредитами.

— Проникновение кредита — это нормально. Но надо смотреть на долговую нагрузку. Ненормально, когда люди, семьи с небольшими доходами берут большое количество кредитов. Уровень же проникновения кредитов пока не очень высокий. Но мы видим, к сожалению, не только то, что новые заемщики приходят в банки, а как раз нарастает количество людей уже с большим объемом кредитов.

«Мы приблизились к пределу роста ипотеки»

— ЦБ был одним из инициаторов того, чтобы притушить программу льготной ипотеки, и начал выступать за это, когда еще рост цен на жилье не был столь очевиден. Вы довольны результатами, которые были достигнуты после изменения условий программы? Будет установлен за год новый рекорд по выдаче ипотеки или нет?

— Посмотрим, что будет. Несмотря на то что темпы роста по выдаче общей льготной ипотеки упали, расширяется активно семейная ипотека. Выдачи семейной ипотеки увеличились более чем на 30% после расширения программы. Эта программа лучше, на наш взгляд, как я уже много раз говорила, она более адресная.

Общие темпы роста ипотеки будут более 20% в этом году. И, конечно, здесь тоже, как и в необеспеченном потребительском кредитовании, уровень проникновения ипотеки может быть не очень большой по сравнению со многими странами. Но важно смотреть не просто на количество людей, которые взяли ее, или на долю к ВВП. Ипотека — это кредит на долгие годы, его нужно обслуживать. Должен быть соответствующий уровень доходов семей. И рост ипотечного кредитования, точно так же, как и потребительского кредитования, должен быть соразмерен росту доходов, но не только, надо учитывать и уровень доходов.

Я недавно посмотрела статистические данные по доле семей с ипотекой в разных странах в зависимости от среднего уровня располагаемых доходов. И вот по этим соотношениям мы уже практически приблизились к пределу роста ипотеки.

Надо быть очень внимательным к тому, чтобы ипотека росла в меру роста доходов населения.

— Но положение ведь осложняется ростом цен на жилье.

— Да, это нагрузка на людей. Они вынуждены больший объем кредита брать, когда жилье дорожает.

— Вы ждете снижения цен? По регионам разная ситуация?

— Разная ситуация по регионам будет, вы абсолютно правы. Я думаю, немножечко ажиотажный спрос уйдет в крупных городах, куда пошла большая часть льготной ипотеки — это Москва, Санкт-Петербург, Краснодарский край. По-моему, почти половина, если я не ошибаюсь, льготной ипотеки пошла в эти три региона. Там ценовое давление теперь будет уменьшаться. Я не думаю, что будет снижение цен, но какая-то стабилизация в некоторых регионах будет. Ситуация в разных регионах и внутри регионов — областные центры, маленькие города — будет очень, очень дифференцирована. Макроэкономический же ажиотаж все-таки уйдет.

«Депозитные ставки вернутся к положительному значению»

— В июле объем средств населения на депозитах показал небольшой, символический, но рост. Насколько это устойчивый тренд? Замедлится ли переток средств населения на фондовый рынок?

— В июне еще был отток со срочных счетов. В июле была стабилизация, а в августе небольшой приток. Сейчас последняя оперативная статистика, она еще будет уточняться, показывает вроде бы продолжение этого небольшого притока вкладов на срочные счета. Действительно, раньше было перераспределение на фондовый рынок, рынок недвижимости, на текущие счета и в потребление. Пик перетока на фондовый рынок у нас был во втором квартале, сейчас он замедлился, на рынок недвижимости тоже, видимо, в связи с тем, что ставки повышаются, наша ключевая ставка повышается. Мы исходим из того, что депозитные ставки вернутся к уровню, который будет привлекательным, к положительному значению для людей.

— Ставки станут реально положительными?

— Да. Это произойдет. Они могут уже и сейчас быть в положительной зоне. Если вы, например, сейчас положите средства на годовой депозит по той ставке, которую банки предлагают, и инфляция вернется в течение года к целевому уровню в соответствии с нашим прогнозом.

— А банки не жалуются из-за того, что они выдавали достаточно длинные кредиты по низким ставкам, а теперь у них растет стоимость фондирования?

— Процентная маржа у них нормальная, скажем мягко так.

«Мы будем еще лет десять спорить, что входит в экосистему»

— Банк России выпустил второй доклад по регулированию экосистем, и он вызвал острую реакцию глав крупных банков. Они отмечали, что регулирование затрагивает не только и не столько экосистемы, сколько вообще непрофильные и иммобилизованные активы. Вы пойдете им навстречу в этом вопросе?

— В каких-то вопросах мы, безусловно, пойдем навстречу. Мы не зря проводим общественные консультации. Вы, наверное, заметили, что несколько лет у нас уже есть консультационные доклады, еще до нормативного акта обсуждаем подходы с рынком. Это принцип нашей политики. Мы хотим обсуждать, хотим услышать аргументы и, безусловно, под влиянием этих аргументов мы позиции иногда уточняем, меняем. Поэтому, безусловно, мы готовы откорректировать какие-то позиции. И в любом случае мы оговаривали еще в первоначальном докладе, что такое регулирование будет внедряться постепенно. Мы при внедрении любого регулирования смотрим, как оно отразится на банковской системе.

Но, тем не менее, мы считаем, что такое регулирование надо вводить. Почему мы затронули иммобилизованные активы в целом, а не только то, что формирует экосистему?

Одна из причин очевидная: мы будем еще лет десять спорить, что входит в экосистему. Банки про актив скажут: «Ну это же не экосистема», — и давай лоббировать, чтобы это не включилось в экосистему. Это чисто такая формальная вещь.

Второе, непрофильные активы у банков, те, которые не генерируют устойчивый доход, они той же природы, что и активы в периметре экосистемы. В принципе это одна из проблем наших банков, банковской системы — то, что есть такие инвестиции.

Мы еще более подробно посмотрели международный опыт регулирования. Там спектр от запретов на такого рода деятельность — инвестиции у американцев разрешаются в активы, которые связаны с банковской деятельностью, а не во все подряд: и стройка, и сфера развлечений, и все остальное. В других странах это тоже каким-то образом регулируется: риск-весами и т.д.

На балансе банка могут оказаться такие непрофильные активы. Они появляются в период кризиса, когда заемщики ушли с рынка, оставили банкам залоги. Но в какой-то период времени от этих непрофильных активов банк должен избавляться. А у нас так складывается, что от кризиса к кризису этот шлейф непрофильных активов не только тянется, но он еще и увеличивается. Это проблема для банковской системы, уязвимость, это может создавать потенциальные риски для кредиторов и заемщиков.

Если это инвестиционная деятельность, то банк должен заниматься ею, покрывая ее капиталом за счет акционеров, но не за счет вкладчиков. Если вы хотите, чтобы кто-то инвестировал ваши деньги, идите в инвестиционный фонд, там есть управляющие профессиональные, они будут инвестировать ваши деньги.

— То есть на самом деле этот доклад не о регулировании экосистем, а о регулировании непрофильных активов банка?

Просто с появлением экосистем эта тема обострилась. Это перестало быть просто проблемой непрофильных или проблемных активов, которая не решалась от кризиса к кризису. Теперь это становится бизнес-моделью банков. И, конечно, тот факт, что это стратегия, вызывает вопрос.

Мы в отличие от многих не против, чтобы банки развивали экосистемы. Но интересы вкладчиков и кредиторов должны быть соблюдены. Поэтому мы говорим банкам: покройте свои риски. Для многих стран даже непонятно, как банк может быть ядром экосистемы. Мы считаем, что это возможно. У нас есть инновационные банки, которые действительно могут развивать экосистемный сервис. И Россия — одна из немногих стран, которая в принципе может развивать собственные экосистемы. Поэтому мы не против, чтобы банки их развивали.

Но, безусловно, есть много частных вопросов в том, как выстраивать это регулирование, в том числе в какой части основные средства банков считать иммобилизованными активами, почему тот или иной коэффициент вводится. Мы собрали много замечаний и предложений. Обязательно дадим обратную реакцию.

— В идеальной картине мира вы бы хотели, чтобы банки распродали все то непрофильное, что они накопили с 2008 года?

— В общем да. Это реально смесь банковской деятельности с инвестиционной.

«Мы банкам говорим: этот клиент в зеленой зоне»

— Банк России с 2019 года разрабатывает и развивает платформу «Знай своего клиента». Сейчас она в каком статусе? Началось тестирование? Много ли банков в этом участвует?

— Закон, к сожалению, пока не принят, но, тем не менее, мы эту платформу делаем. Сама по себе платформа будет полезна, потому что позволит нам с банками обмениваться информацией о рисках и т.д. Мы собираемся в декабре ее тестировать на 30 банках. И сами банки хотят, чтобы эта система была, и, главное, клиенты хотят, малый и средний бизнес, мы с ними обсуждали.

Я объективных причин, почему эта система вызывает вопросы, до сих пор понять не могу. Я их не вижу. Вроде бы это такой проект, от которого все выигрывают, издержки на комплаенс просто падают. Было много обоснованной критики со стороны малого и среднего бизнеса, что процедуры контроля за незаконными операциями, отмыванием иногда могут малый бизнес на грань выживания поставить. Для малого и среднего бизнеса проблема в чем: банк должен изучить его, его профиль, посмотреть, есть риски или нет, но для банка столько возиться с маленьким клиентом — это очень большие издержки. С крупным клиентом он будет разбираться, а здесь ему проще не взять на обслуживание, поставить в какой-нибудь стоп-лист. Мы хотели бы и малый бизнес защитить, и издержки с банков снять.

Поэтому я надеюсь, что закон будет принят, система заработает и всем будет проще.

— А для малого бизнеса тут не будет замкнутого круга: он пришел в один банк, получил отказ, с черной меткой попал в систему, и автоматически уже ни один банк не станет его обслуживать?

— Нет. Мы провели предварительный анализ и считаем, что больше 95% клиентов будет в зеленой зоне (платформа получила неофициальное название «Светофор», так как делит клиентов на три зоны — зеленую, желтую и красную. — РБК). То есть мы банкам говорим: вот этот клиент в зеленой зоне, с ним все в порядке. Безусловно, банк имеет право что-то проверить, но он знает, что Центральный банк не придет и не спросит: почему ты не провел те или иные процедуры и не заметил тех или иных сомнительных операций? Риски у коммерческого банка по отношению к нам как к надзору снимаются для всех таких клиентов. Будет небольшая доля бизнеса в красной зоне с очевидными признаками отмывания. А остальные — клиентов в желтой зоне — банк обязан будет проверить, вот там он должен свой комплаенс выстроить в полной мере. Но мы считаем, что это будет не очень большое количество клиентов. У клиента в желтой зоне будет возможность, как и сейчас бывает, доказать, что он проводит нормальные операции.

Мы оставим ту же процедуру реабилитации, которая у нас есть, но она будет с меньшим количеством этих компаний работать. В любом случае, на мой взгляд, эта система будет более эффективной, чем нынешняя.

— Еще одна долгосрочная инновация ЦБ — цифровой рубль. В свое время безналичные платежи очень долго пробивали себе путь к популярности у населения. Чем цифровой рубль может привлечь конечного пользователя? На что делаете ставку? Будет ли он востребован именно как платежное средство?

— У нас нет сверхзадачи сделать его самой востребованной формой денег. Мы считаем, что процесс будет постепенным. Безналичные тоже постепенно завоевывали популярность. Когда это технологически стало удобнее и проще, практически взрыв безналичных технологий произошел. Еще лет семь назад некоторые предлагали: давайте запретим крупные продажи за наличные, машин, еще чего-то. У нас позиция всегда была, что надо сделать удобными безналичные, и тогда люди просто откажутся от наличных, что мы и увидели. Запретами такие вещи нельзя сделать, люди должны сами выбрать.

С цифровым рублем, я думаю, тоже будет постепенно. Удобство для людей будет в чем заключаться? Первое — это возможность доступа к кошельку вне зависимости от банка, где открыт счет. Он будет вам всегда доступен, этот ваш кошелек. Второе, будут более привлекательные тарифы, мы считаем, на уровне СБП [Системы быстрых платежей]. Ведь СБП, давая такие тарифы, не работает себе в убыток. Речь идет о том, что нынешний уровень технологий позволяет транзакционные издержки уменьшать. И такие проекты раскрывают эти возможности. Когда не происходит монопольного или олигопольного установления тарифов.

Плюс дополнительные элементы, которые могут возникнуть, офлайн-платежи там, где нет интернета.

Мы считаем, что вот эти качества будут востребованы, люди будут постепенно пробовать, смотреть какие-то платежи. Если это будет удобнее, будут переключаться, будут держать деньги в трех формах, как сейчас в двух держат.

«Мошенники очень быстро выводят деньги»

— Одно из негативных последствий безналичных платежей, особенно в последнее время, — это социальная инженерия. При этом возвраты банков по мошенническим платежам снижаются. И ЦБ говорил, что собирается как-то менять механизм возвратов. В чем именно планируются изменения? Что вам не нравится в нынешней системе и что бы вы хотели изменить?

— Действительно, возвратов не очень много. Проблема еще в том, что эти деньги мошенники очень быстро выводят. Банк даже ничего не может сделать, если они выведены. И клиент только когда понимает, что он сделал, через некоторое время обращается в банк, а деньги уже давно не в этом банке.

Поэтому решающим фактором здесь является скорость реагирования и принятия решений. А получается, что правоохранительные органы вынуждены тратить по два-три месяца на получение необходимой информации о счетах, через которые выводили похищаемые средства. В то же время ФинЦЕРТ Банка России такую информацию получает от кредитной организации сразу, как только клиент обратился в банк и было признано, что совершена операция без его согласия.

И совсем недавно совместно с Минфином и коллегами из правоохранительных органов разработан законопроект, который даст нам возможность обмена информацией по мошенничествам, связанным с переводами, в режиме реального времени.

— Бывают ситуации, когда известны данные мошенника, на какой счет или на какой номер карты переведены деньги, но люди не могут добиться либо возбуждения дела, либо полноценного расследования. Как вы оцениваете работу правоохранительных органов по этому направлению?

— Это реально тяжелая работа. Я не возьмусь говорить за правоохранительные органы. Что мы можем делать со своей стороны — это ускорить обмен информацией между нами и МВД.

— В конце прошлого года Банк России поднял тему мисселинга сложных финансовых инструментов и просил банки этого не делать. Как эта рекомендация исполняется сейчас? Довольны ли вы подходом банков?

— В целом исполняется. Этому помогает и законодательство, и большое общественное внимание. Сейчас мы сможем контролировать сами правила продаж и считаем это очень важным.

«Крупные игроки вроде бы ушли с рынка»

— С конца прошлого года ЦБ активно борется с теневыми букмекерскими конторами и операторами ставок и даже отозвал лицензии у некоторых игроков с соответствующими формулировками. Сейчас в России появился единый оператор букмекерских ставок. Расчистка этого сектора закончена?

— Большая часть закончена. Хотя все-таки элементы незаконной деятельности могут появляться. В том числе это делается через р2р-переводы на физическое лицо, где уже не фигурируют сами онлайн-казино. Отслеживаем эти операции, потому что, даже если это р2р-переводы, частота платежей на одно и то же лицо за какой-то определенный период может быть признаком недобросовестных операций. Но в целом крупные игроки вроде бы ушли с рынка.

— ЦБ недавно начал раскрывать список недобросовестных компаний и сервисов, которые оказывают финансовые услуги гражданам. К банкам нет требования ограничивать операции для таких компаний, но иногда они это делают. Так и должно быть, нет ли здесь рисков для клиентов?

— Безусловно, мы направляем информацию и в правоохранительные органы, но это требует времени для того, чтобы все эти случаи расследовать. Этот список, на наш взгляд, нужен и самим клиентам этих организаций прежде всего потому, что туда попадают пирамиды, то есть те, которые незаконно привлекают деньги людей. Мы сталкивались с несколькими случаями, когда были крупные пирамиды, которые могут, кстати, очень быстро привлечь большое количество людей, а у нас нет возможности закрыть их. Поэтому здесь скорее было желание дать инструментарий самим людям: не несите туда деньги.

— С одной стороны, туда попадают организации с признаками финансовой пирамиды, а с другой...

— Иностранные организации, у которых нет лицензии в России. Может быть, подумаем о том, чтобы как-то разделить списки — организации первого уровня опасности, второго уровня опасности... Но мы заметили, что люди к этому отнеслись всерьез — у нас появилось большое количество информации о тех, кто не вошел в список и кого надо проверить. Мы проверяем, в итоге кого-то включаем дополнительно в список. То есть такой краудсорсинг.

«Конфликт интересов в госбанках связывают с другим»

— Появились ли уже претенденты среди стратегических инвесторов на покупку банка «Открытие»?

— Мы изучаем этот интерес. Я сейчас большего сказать не могу. Когда они проявятся, то мы об этом скажем. Еще раз подчеркну, мы еще не приняли решение по лучшей форме продажи. Есть возможность найти стратегического инвестора и IPO. Но перед тем как выйти на IPO, которое мы продолжаем считать наиболее перспективным, мы бы хотели все-таки изучить, есть ли стратегический интерес у инвесторов.

— Стратегические инвесторы, кроме госсектора, у нас могут быть на банк таких размеров?

— Надеюсь, что могут.

— В прошлом году вы устранили конфликт интересов, продав Сбербанк правительству. Планируется ли отказаться и от доли в Московской бирже, в которой ЦБ тоже один из владельцев?

— Нет, мы не рассматриваем вариант продажи Московской биржи. Есть большая разница между владением банком и владением инфраструктурной организацией на финансовом рынке. То, что орган, надзирающий за банком, владеет банком, не есть правильно. Поэтому мы «Открытие» хотим побыстрее продать на рынок, но, тем не менее, вернуть побольше денег.

Важно понимать, что обычно конфликт интересов в госбанках связывают несколько с другим — с тем, что государственные собственники вопреки коммерческой логике могут банк просить финансировать ряд проектов. Это в зарубежной практике считается обычно конфликтом интересов.

Антон Фейнберг, Анна Пустякова

РБК, 17.09.2021