Банк России на прошлой неделе организовал в Ярославле коммуникационную сессию с участием местного бизнеса и органов власти. Участники поделились своим видением динамики восстановления экономики после «антиковидных» локдаунов и закрытия границ, а также обсудили реальное положение дел в различных отраслях. О том, как влияют такие встречи на принятие регулятором решения об изменении ключевой ставки, может ли региональный бизнес повлиять на этот процесс и каковы прогнозы по уровню инфляции в интервью «Ъ-Ярославль» рассказал директор департамента денежно-кредитной политики Банка России Кирилл Тремасов.
— В течение двух дней вы встречались с представителями власти и предпринимателями Ярославской области. Каким-то образом такие встречи влияют на формирование ключевой ставки? Что они дают ЦБ?
— В первую очередь мы работаем с макропоказателями, опираясь на данные Росстата по экономике в целом. Нам важно понимать, в какой точке экономического цикла мы находимся. Например, инфляция ускоряется, когда ситуация «перегрета» и спрос начинает превышать предложение, и наоборот. Банк России проводит контрциклическую политику: если спрос начинает перегреваться — мы повышаем ставку, если проваливается — снижаем ее. Чтобы лучше понимать, какова реальная ситуация в различных сферах экономики, мы организуем встречи в регионах. Обсуждение экономической ситуации и рекомендаций к решению по ставке совета директоров Центробанка — это процесс, который длится целую неделю, и где мы буквально по косточкам разбираем весь массив имеющейся информации и формируем те или иные гипотезы. Эти гипотезы всегда требуют подтверждения. И встречи с бизнесом — это как раз очень хорошая возможность получить подтверждение или опровержение своей гипотезы. Кстати, на встрече с ярославским бизнесом я получил подтверждение тех наблюдений, которые уже сформированы у специалистов Банка России, наблюдения ярославцев очень хорошо «легли» на наше общее понимание текущей экономической картины. Но эти встречи преследуют и другую важную цель: повышают доверие к действиям регулятора со стороны субъектов экономики, а доверие — краеугольный камень нашей политики.
— Та информация, которую вы услышали на прошедших в Ярославле встречах, соответствует общероссийским трендам?
— Да, картина очень близка. Понятно, что структура ярославской экономики отличается от общефедеральной, есть уклон в сторону обрабатывающей промышленности. А наиболее резкие структурные изменения в кризис произошли именно в тех отраслях, которые связаны с внутренним спросом, с обрабатывающей промышленностью. Но в целом картина по Ярославлю близка к тому, что мы видим по стране. И можно сказать, что ожидания ярославского бизнеса по восстановлению экономики схожи с общероссийскими.
— Как, на ваш взгляд, восстанавливается бизнес от «ковидных» ограничений, вернулся ли на допандемийные показатели?
В долгосрочном плане есть некий тренд, который определяется потенциалом. Потенциал роста российской экономики в настоящее время оценивается в 1,5-2% в год. Он зависит, в первую очередь, от производительности труда, эффективности бизнеса, объема капитала в экономике, использования трудовых ресурсов. На этот потенциал денежно-кредитной политикой мы не можем повлиять. А вот правительство может простимулировать его повышение мерами, направленными на улучшение инвестиционного климата.
До 2020 года мы примерно росли на потенциальном уровне, затем произошел резкий спад, когда мы отклонились от потенциала. Локдаун привел к падению доходов. В этих условиях надо было поддержать спрос, и ЦБ резко снизил ставку. Это поддержало кредитование и спрос. Дальше пошло V-Shaped Recovery (в-образное восстановление). Оно немного затормозилось в четвертом квартале прошлого года, когда пошла вторая волна пандемии, и мы сами опасались, что это может снова вызвать спад. Но ничего подобного, экономика продолжила расти. Сейчас рост даже ускорился, мы возвращаемся на докризисный уровень. По этому году рост ВВП у нас скорее всего превысит 4%. А потом мы вернемся к потенциальному тренду и продолжим движение. Если же правительство примет меры, направленные на повышение этого потенциала, то его рост может еще ускориться. Меры такие есть, и они принимаются, поэтому можно рассчитывать, что все-таки в долгосрочном плане экономика сможет расти быстрее.
Центробанк опустил ключевую ставку до исторического минимума в 4,25 % годовых. В свою очередь, это простимулировало кредитование. Также на ситуацию повлияли льготные программы правительства России, например, льготная ипотека. Второй важный фактор, который стимулирует спрос — это как раз, я считаю, ключевое структурное изменение, произошедшее именно в нашей экономике: закрытие границ. Традиционно, у нас очень высока доля импорта услуг. До кризиса, например в 2019 году, примерно 2,3 трлн рублей люди тратили на поездки за границу. Это, к слову, 2,5% ВВП, и это очень много. У нас же в стране иностранные туристы расходовали гораздо меньше, порядка 600-700 млрд руб. То есть наблюдалось очень большое сальдо. Пандемия привела к тому, что мы почти перестали ездить, в результате эти деньги выплеснулись на внутренний рынок. Именно эти деньги очень сильно подогрели спрос.
На встрече с представителями местных органов власти и бизнесом в Ярославле я рассказал наше понимание истории, и представители одной машиностроительной компании, которые производят квадроциклы и прочие товары для досуга, подтвердили мои слова. Директор предприятия рассказал, что с июля прошлого года, когда локдаун закончился, резко вырос спрос.
Люди направили те деньги, которые раньше тратили за границей, на внутренние товары. Спрос вырос, и он до сих пор остается высоким, так как границы второй год находятся в «полузакрытом» состоянии.
Если посмотреть на компоненты инфляции, то в части непродовольственных товаров наиболее сильный рост показывает все, что связано с жильем — стройматериалы, мебель, инструменты. Мы наблюдаем двузначный рост цен на эти категории товаров. С чем это связано? Спрос-то может изменяться резко, а бизнесу, чтобы запустить процессы, подстроить предложение под этот спрос, нужны время, мощности, ресурсы.
Мы часто видим такие истории — с одной стороны, резкое восстановление спроса на фоне всевозможных стимулов и структурных изменений, а с другой стороны — ограниченное предложение. Это происходит по всему миру, наиболее яркий пример — рост стоимости контейнерных перевозок, который возник в силу того, что есть дисбаланс спроса и предложения. Поэтому, можно сказать, мы получили такой шок, который вызвал сейчас отклонение инфляции от цели. В этих условиях, видя, что спрос в целом немножко перегрет, Центробанк принял решение весной о возвращении ключевой ставки в нейтральный диапазон.
— Что будет с кредитами и ставками по ним? В регионе активно строится жилье, поэтому интересует, прежде всего, ипотека.
— Нам часто говорят: вы повышаете ключевую ставку — ипотека будет дороже. Не факт. Дело в том, что стоимость денег зависит от сроков кредитования. Ключевой ставкой мы регулируем стоимость «коротких денег». Мы повышаем ставку — достаточно быстро и практически параллельно с ключевой меняются ставки по кредитам и по депозитам на срок до года. В меньшей мере меняются ставки на срок до трех лет. Ставки на 10-30 лет — это долгосрочные ставки, и они главным образом зависят от доверия рынка к нашей политике, от уверенности населения, бизнеса, банков, инвесторов в том, что мы можем удержать инфляцию вблизи 4%. Ведь если мы с этой задачей справляемся, значит в среднем наша ставка будет вблизи нейтрального уровня, который мы оцениваем 5-6%.
Я думаю, что при такой ситуации, если бы мы не реагировали, долгосрочные ставки пошли бы вверх очень существенно, потому что рынок начал бы сомневаться в том, что мы можем удержать инфляцию. То есть могли возникнуть какие-то подозрения, это пошатнуло бы доверие и вызвало бы рост ставок, и в этом случае отреагировала бы и ипотека.
Ожидания по будущим ставкам «складываются» в кривую ОФЗ (кривая доходности гособлигаций), а уже к ней банки добавляют различные параметры рисков, которые присущи конкретному заемщику. Так работает ценообразование на рынке кредитов. Так как мы оперативно отреагировали на изменившуюся ситуацию, очень быстро диагностировали рост спроса, то в ответ на наше повышение ставки изменилась форма кривой ОФЗ (это было очень характерно после апрельского заседания, когда ставку подняли на 0,50 п.п.): короткий конец кривой доходности двинулся вверх вслед за нашим повышением ставки, а длинный конец кривой даже немного откатился вниз. С марта доходность 10-летних ОФЗ колеблется в диапазоне 7-7,3%. То есть короткие ставки стали выше, а длинные — практически не изменились. Потому что для рынка наши действия стали хорошим сигналом, что мы адекватно реагируем на ситуацию и вернем инфляцию к цели.
— Известно, что вы лично продвигаете вопросы поддержания ценовой стабильности и другие задачи денежно-кредитной политики в видеороликах, которые публикуете на YouTube. На ваш взгляд такая деятельность повышает доверие общества к действиям регулятора или вам просто нравится проводить такой ликбез?
— Для Банка России расширение коммуникаций с обществом — это стратегическое направление. Наши действия должны быть понятны. Блогерство мне кажется удачным форматом для этого. Мы действительно предпринимаем большие усилия, чтобы расширить наши коммуникации с бизнесом, обществом. Будь моя воля, я бы эти ролики записывал чаще, но работа директора департамента не позволяет заниматься блогерством активно.
— То есть вы положительно относитесь к тренду, когда далекие от понимания экономических процессов люди начали больше интересоваться темой финансов?
— Мы со своей стороны абсолютно четко понимаем, что разъяснения нашей политики — это очень важный аспект этой политики. Общество в широком смысле (экономические субъекты, бизнес, население) должны понимать цели денежно-кредитной политики и ее логику. Наши действия должны быть прозрачны и понятны. Это вырабатывает доверие. Вы начинаете доверять, когда вам на пальцах, просто, разъясняют, как что-то работает. И потом своими действиями регулярно эту логику подтверждает. Вы начинаете понимать, что 4% цель по инфляции — это не что-то эфемерное, а это действительно очень жесткая цель, к которой мы уверенно стремимся.
Чтобы у нас было больше гибкости в вопросах денежно-кредитной политики, нам необходимо, чтобы инфляционные ожидания были, выражаясь нашим языком, «заякорены» на этой цели. Сейчас ситуация такова, что у профессионалов финансовых рынков, например, фондовых аналитиков (прогнозы которых мы регулярно смотрим на различных ресурсах, а с недавнего времени — сами опрашиваем и размещаем результаты опроса на нашем сайте для всех), ожидания действительно «заякорены». Да, они прогнозируют инфляцию на этот год выше 4%, все последующие годы их ожидания лежат на нашем таргете. То есть они действительно понимают, что мы делаем, понимают, как мы реагируем на изменения экономической среды, знают, что мы именно так и поступим. Понимают, что мы не принесем инфляцию в жертву каким-то другим соображениям, у них нет оснований в этом сомневаться.
На самом деле, если посмотреть историю с 2016 по 2020 год включительно, за эти пять лет среднегодовая инфляция составила как раз 4%. И это следствие того, что Банк России, перейдя к политике таргетирования инфляции, с этого пути никуда не сворачивал все эти годы. Да, сейчас в силу пандемии произошло отклонение инфляции от цели, она составляет более 6%. Но важно понимать, что Банк России продолжает работать, и инфляция вернется к 4%. В августе-сентябре, возможно, мы увидим дезинфляционные процессы, связанные с урожаем. К концу года мы ждем инфляцию ниже текущих значений. Возвращение к цели в 4% мы прогнозируем во второй половине 2022 года. И в дальнейшем мы видим инфляцию вблизи этой цифры.
— Само население, на ваш взгляд, как-то может повлиять на инфляцию?
Давайте посмотрим на пример за рубежом. В США намного дольше нас занимаются таргетированием инфляции. Там все последние годы инфляция держалась ниже 2%. Опросы населения все предыдущие годы показывали, что инфляционные ожидания были где-то на уровне 2,5-3%. Везде, во всех странах мира люди оценивают инфляцию выше, чем в статистических отчетах. Но в США очень небольшое было отклонение. И там ожидания населения действительно, можно сказать, были «заякорены» вблизи таргета. Сейчас эти ожидания поползли вверх: инфляция подскочила до 5%, инфляционные ожидания — до 4%, но они все равно ниже, чем текущая инфляция. При этом ФРС уже немного заволновался и говорит, что если увидит, что инфляционные ожидания продолжат сильно расти, то начнет реагировать. Сейчас при таком резком всплеске инфляции «заякоренные» ожидания позволяют им держать ставку по-прежнему около 0. Почему они могут себе это позволить, а мы нет? Потому что у нас инфляционные ожидания гораздо более повышенные, доверие к нашей политике более ограничено, а это раскручивает инфляционную спираль: то есть, если вы ждете, что завтра цены будут существенно выше, чем сегодня, вы идете покупать. Если инфляционные ожидания умеренные, то на какие-то локальные всплески инфляции можно и не реагировать. Поэтому из-за того, что там инфляционные ожидания «заякорены», они могут откладывать повышение ставки. Мы же себе этого позволить не можем, потому что у нас инфляционные ожидания находятся на повышенном уровне, мы должны реагировать уже сейчас, чтобы вернуть инфляционные ожидания на более низкие значения. Вообще, «заякоривание» инфляционных ожиданий — это длительный процесс, это то доверие, которое вырабатывается, если взять другие страны, десятилетиями. Вообще, таргетированием инфляции в мире начали заниматься с начала 1990-х годов, первым это сделал банк Новой Зеландии, а у нас эта работа началась в 2015 году. Опрос, проводимый ООО «инФОМ» по заказу Банка России, показывал, что до пандемии инфляционные ожидания оценивались в 7-8%, сейчас они увеличились в полтора раза. Повышенные инфляционные ожидания в России будут снижаться по мере того, как общество будет убеждаться в том, что 4% инфляции — это реальная цель.
Ксения Гавриш
Коммерсант-Ярославль-Online, 07.07.2021
89667+7 (800) 300-30-00
