Дмитрий Тулин рассказал «Интерфаксу» о главных событиях на банковском рынке за последние 30 лет и о главных вызовах отрасли
Российский банковский сектор в декабре отмечает памятную дату — тридцатилетие главного отраслевого закона. Впрочем, «отмечает», наверное, не вполне удачное слово: банкам, проходящим через очередной период турбулентности, не до празднеств. На этот раз отрасль, которую в не столь уж далеком прошлом шатало под воздействием куда менее грозных событий, чем пандемия, пока выглядит сравнительно благополучно.
Впрочем, стабильность эта куплена немалой ценой — и в прямом смысле (многомиллиардные санации последних лет), и в переносном (сильно победневший ландшафт банковского рынка). Дмитрий Тулин — активный участник ключевых событий на российском банковском рынке всех трех прошедших десятилетий. В интервью «Интерфаксу» первый зампред ЦБ рассказал не только об основных вехах истории современного банковского сектора, но и о главных вызовах, с которыми отрасль сталкивается сейчас.
— Закону о банках и банковской деятельности исполняется тридцать лет. По сути это был закон совершенно другой страны — его подписывал еще председатель Верховного совета РСФСР. Понятно, что и страна, и закон претерпели кардинальные изменения с тех пор. Но основа, на ваш взгляд, оказалась удачной, прошла проверку временем? Никогда не возникало мыслей инициировать принятие нового закона, современного, так сказать?
— По всей видимости, не возникало, иначе бы уже был принят новый закон.
Закон был принят, действительно, 30 лет назад в другой стране, в другое время, но он прошел испытания временем и заложил фундамент для того, чтобы на его основе строить все дальнейшие нормы.
Очень много поправок в него внесено, вокруг закона выстроилась целая система нормативных актов Банка России, имеющих обязательную силу для участников рынка. Постепенно формировалась правоприменительная и судебная практика, вообще культура взаимоотношений между рыночным регулятором и участниками рынка.
Закон писался на основе накопленного к тому времени мирового опыта, для новой рыночной экономики с двухуровневой банковской системой, он был достаточно универсален. И получилось, что это был хороший фундамент — как в детском конструкторе, когда можно строительные конструкции вверх, вбок надстраивать без обрушения всего строения. Это работает.
Но дело не только в законе. Есть такое понятие, как регуляторная и надзорная среда. Она определяется федеральными законами, нормативными документами Центрального банка, правоприменительной и судебной практикой, культурой взаимодействия рыночного регулятора и поднадзорных финансовых организаций. Регуляторная и надзорная среда за 30 лет претерпела радикальные изменения, хотя базовый федеральный закон остался прежним.
Что хотелось бы изменить в нашей регуляторной и надзорной среде? Могу сказать, что завидую белой завистью многим зарубежным регуляторам в юрисдикциях как к западу, так и к востоку от нашей страны, которые обладают значительно бОльшими полномочиями, чем Банк России, в области применения профессионального суждения.
Хотелось бы закрепить в законодательстве и подзаконных нормах основные принципы работы банковской системы, включая права и обязанности участников рынка, рыночного регулятора и по возможности убрать из законодательства подробное описание правил и процедур надзорного процесса. Это бы сэкономило время, людские и финансовые ресурсы как для участников рынка, так и для Банка России. Такая система работает только при соблюдении одного правила — регулятор всегда прав. Если есть расхождения во мнениях и профессиональных суждениях между участником рынка и регулятором, прав всегда регулятор. Это признается во многих странах от Китая до Европы и Америки. У нас пока этого нет. Российское общество, по понятным историко-культурным и ментальным причинам, пока не готово доверить нам столь широкие полномочия, но мы будем стараться заслужить это доверие. Наверное, этого можно добиться только многолетней безупречной службой. Время для широкого применения регулятором принципа профессионального суждения, я уверен, все же наступит и в нашей стране.
— Если вернуться к тем годам, которые остались позади, понятно, что 30 лет — это исторически короткий промежуток времени. Но даже за этот короткий промежуток времени у нас было столько кризисов, коротких, длинных, черных. Банковский сектор часто лихорадило, и даже в те годы, 15 лет назад, когда продать банк за меньше, чем пять капиталов, было позорно и стыдно, все же возникали кризисные ситуации. На ваш взгляд, какие вехи для рынка были определяющими в эти 30 лет?
— Нельзя сказать, что банковская система развивалась от кризиса до кризиса. Просто кризисы шли своим чередом и влияли на эволюцию банковской системы. Кстати, первые коммерческие, не зависимые от государства банки в нашей стране появились еще в Советском Союзе до принятия упомянутого вами закона. Однако в качестве первого этапа развития нашей банковской системы назовем все же период 1990-1998 гг. Это был период эйфории, банковской лихорадки, когда банки возникали, как грибы после хорошего дождя. Тогда органы государственного управления, конечно, на ходу приспосабливались к сложнейшим вызовам, которые ставила перед ними жизнь, особенно с 1 января 1992 года, когда экономика перешла на рыночные рельсы.
В то время был огромный общественный запрос на развитие рыночных отношений и развитие банков. Формально порядок создания банков был лицензионный, но де-факто он был регистрационным. Потому что отказать собственникам в учреждении банка было невозможно, если они соблюдали простые формальные правила. Конечно, мы были тогда не готовы, что будет много недобросовестности, мошенничества, подлогов и фальсификаций, с которыми мы столкнулись. Банки создавались часто без капитала, формально стоимость активов превышала величину обязательств, но эти активы часто существовали в виде кредитных требований к фирмам-однодневкам, которые не располагали ни финансовыми возможностями, ни намерением обслуживать этот кредит.
Реальный капитал был сконцентрирован в банках с государственным участием и в банках с иностранным участием, где капитал оплачивался денежными средствами. У многих частных банков подлинность и качество капитала были под большим сомнением. Но средств борьбы с этой проблемой в те времена еще не было. Тогда попытки технократов дисциплинировать этот процесс воспринимались в общественном сознании как сопротивление развитию рыночной экономики, подавление инициативы и свободы предпринимательства. В таких условиях мы и работали.
Первый тревожный звоночек прозвучал еще в 1995 году, когда ЦБ стал проводить более жесткую денежно-кредитную политику. Была попытка проводить антиинфляционную политику путем установления коридора валютного курса рубля к доллару США. Это повлекло некоторое ужесточение денежно-кредитных условий, сжатие ликвидности на межбанковском рынке, что привело в 1995 году к выходу с рынка значительного числа кредитных организаций.
Но самые тяжелые события грянули в августе 1998 года. Кризис государственного долга сопровождался кратной девальвацией рубля и системным банковским кризисом. Несколько крупнейших частных банков прекратили свое существование, оставив в своих балансах зияющие «дыры». Банки с государственным капиталом сохранили ликвидность, но утратили значительную часть капитала и нуждались в докапитализации.
С 1999 по 2002 год банковская система приходила в себя после шока 1998 года. Внешне ситуация в банковском секторе стабилизировалась. Государство докапитализировало принадлежащие ему банки, и что очень важно, началось улучшение внутренних и внешних экономических условий, мировые цены на углеводороды стали повышаться. Экономика начала расти, в то время как в девяностые годы она сокращалась. Меры по восстановлению банковского сектора осуществлялись и через АРКО — Агентство по реструктуризации кредитных организаций, созданное в 1999 году.
Но, несмотря на внешнюю стабилизацию, капитала в банковском секторе по-прежнему катастрофически не хватало. Некоторые банки продолжали рисовать капитал, причем во внушительных объемах. Например, в самом начале 2000-х годов два банка объявили о том, что пополнили капитал — это Межпромбанк (чуть ли не на 20 млрд рублей) и банк «Глобэкс» (если правильно помню, на 10 млрд рублей). Как потом выяснилось, капитал в обоих случаях был фиктивным.
Следующий период, более зрелый для банковской системы, я для себя обозначил с 2003 по 2012 годы. Тогда ЦБ стал проводить системную работу по усилению и совершенствованию банковского регулирования и надзора, были приняты важные концептуальные нормативные акты. ЦБ признал, что часть капитала банковского сектора носит фиктивный характер и начал бороться с таким явлением, как «оплата капитала с помощью ненадлежащих активов».
С 2003 года шла работа над созданием системы страхования вкладов, период запуска которой пришелся на 2004-2006 годы. Отбор банков в систему происходил через сложную процедуру, которой предшествовала диагностика и оценка финансового состояния банков. В то же время началась борьба против использования банковского сектора для проведения сомнительных операций, связанных с отмыванием денег и легализацией доходов, полученных преступным путем. При отборе в систему страхования вкладов отсеивались банки, которые были замечены в этих сомнительных операциях, а также наиболее одиозные или не самые умелые из банков, фальсифицировавших финансовую отчетность. Фильтр, хотя и не самый строгий, на вход в систему страхования вкладов был поставлен, банки условно были поделены на чистых и нечистых.
В 2004 году на банковском рынке возникла турбулентность, которую впоследствии называли кризисом доверия. Это были интересные события, подтвердившие, что участники рынка неплохо знают истинное финансовое положение друг друга. Для себя я отмечал, что этому кризису доверия предшествовала серьезная ротация топ-менеджеров ряда банков, которые расстались со своими банками, причем многие были недовольны условиями отставки. Они пришли на работу в другие банки и стали носителями негативной информации о своих бывших работодателях. И некоторые банки стали подвержены атакам. Во-первых, на них закрыли кредитные линии на межбанковском рынке. Ну а потом началась паника среди вкладчиков, физических лиц. Этому способствовали слухи, «сарафанное радио» и отдельные публикации в СМИ. Ажиотаж подогревался спекуляциями на тему, пройдут ли или не пройдут конкретные банки в систему страхования вкладов. Эти события весьма памятны, но они не поколебали основ банковского сектора. Многие «банки-зомби» выжили, благополучно прошли через кризис доверия и вступили в систему страхования вкладов.
Чем был отмечен период с 2003 по 2012 годы? Это было время становления зрелости российского банковского сектора. В общественном сознании наметился перелом или хотя бы признаки перелома. Многие представители банковского сообщества стали менее терпимы к конкуренции со стороны недобросовестных игроков, работавших на рынке без соблюдения правил и без капитала. Профессиональное сообщество стало поддерживать ЦБ в его усилиях по нормализации обстановки и очищению банковского сектора от недобросовестных участников. Это был период подготовки к следующему этапу развития банковского сектора, который наступил с середины 2013 года — этапа решительного очищения рынка от недобросовестных участников.
Политическая воля руководства ЦБ, серьезная реорганизация бизнес-процессов и усиление кадрового состава в банковском надзоре позволили мобилизовать и использовать накопленный к тому времени профессиональный потенциал для радикального оздоровления банковского сектора. Наиболее заметная работа по очищению рынка закончилась в 2018 году, а 2019 год, как и нынешний 2020 год, с этой точки зрения можно признать достаточно спокойными.
Завершающийся 2020 год стал серьезной проверкой банков на прочность: впервые в кризисных экономических условиях банковскому сектору не потребовалась финансовая помощь от властей. Наоборот, он принял на себя и продолжает абсорбировать часть потерь, которые несет реальный сектор экономики — население и предприятия. Это для нас очень важно, это объективная оценка результатов многолетней работы ЦБ в области банковского регулирования и надзора.
Как бы я охарактеризовал наш банковский сектор сейчас? Закончился или нет процесс очищения? Если раньше у меня была убежденность, что наш банковский сектор намного слабее, чем в странах, нас окружающих, то сейчас я не считаю, что российский банковский сектор слабее европейского или китайского. Текущий кризис это показал, и это очень важно.
Конечно, мы далеки от самоуспокоения. Наверное, всегда на рынке будут появляться сравнительно слабые и просто слабые банки. Мы их поименно знаем и находимся в постоянном диалоге с их собственниками и менеджерами. Но если кто-то из слабых банков утратит платежеспособность, это уже не вызовет потрясений на рынке. Мы не ожидаем никаких чрезвычайных событий в банковском секторе.
— Одна из важных вех в развитии банковского сектора последних лет — это разделение банков на универсальные и региональные, так называемое пропорциональное регулирование. Прошло несколько лет, как банки живут в этой реальности. Считаете ли вы, что пандемия увеличила разрыв между крупными и средними банками? То есть крупные банки пострадали не сильно и смогут справиться с трудностями самостоятельно, а вот средние банки, особенно специализирующиеся на обслуживании МСП, пострадают сильнее и выйдут из кризиса слабее, чем прежде?
— В 2015 году начала внедряться концепция пропорционального банковского регулирования с выделением системно значимых кредитных организаций, а в 2017 году мы предложили концепцию банков с базовой лицензией. С точки зрения требований, которые предъявляет регулятор, у нас сейчас три кластера банков. Системно значимые кредитные организации, их недавно стало 12, и на них приходится около 75% активов банковского сектора. Банки с базовой лицензией, по последним данным их 118, и на них приходится всего 0,3% активов банковского сектора. Оставшаяся доля рынка (24-25%) приходится на «обычные» банки с универсальной лицензией, которые не являются системно значимыми.
Выделение системно значимых кредитных организаций, я считаю, полностью себя оправдало, потому что крупнейшие банки нуждаются в особом внимании регулятора. Повышенные требования, спрос с них больше. Это правильно, и такой подход во всем мире признан. Как говорится, большому кораблю — большое плавание.
Насколько введение особого регуляторного режима для самых маленьких банков с базовой лицензией позволит им сохранить рыночные позиции и оказаться востребованными обществом финансовыми посредниками, говорить пока рано. ЦБ предоставляет таким банкам шанс в виде упрощенных, менее обременительных регуляторных требований, а дальше время покажет.
Однако дело не столько в регуляторных различиях между банками с базовой лицензией и банками с универсальной лицензией, сколько в судьбе всех региональных банков. И банки с базовой лицензией, и не являющиеся системно значимыми банки с универсальной лицензией — это преимущественно региональные организации, у них активные и пассивные операции сконцентрированы в конкретных регионах присутствия. Вы справедливо спросили в целом про региональные банки, в том числе и банки с капиталом выше 1 млрд рублей, насколько на них повлияла текущая ситуация.
Точную оценку последствий кризиса можно будет сделать спустя некоторое время. По первым наблюдениям пока нет оснований считать, что именно региональные банки после кризиса окажутся в худшем положении, и что их рыночные позиции пострадают в конкуренции с крупнейшими сетевыми игроками федерального уровня.
Некоторые из успешных региональных банков отмечают, что в период пандемии у них наблюдался даже приток клиентов с запросом на дополнительные банковские услуги. Чем это объясняется? Тем, что люди, в том числе предприниматели из регионов, в стрессовой ситуации нуждались в индивидуальном подходе и психологической поддержке. В крупном сетевом банке обычные клиенты проходят через систему массового обслуживания. Централизованная система андеррайтинга рисков, колл-центры, хабы, обслуживание в режиме онлайн — это все, конечно, экономия издержек, экономика масштабов. Но часть людей по-прежнему желает человеческого общения, чтобы глаза в глаза можно было взаимодействовать и в бизнесе тоже.
Думаю, что текущие экономические проблемы сами по себе вряд ли изменят конкурентные позиции региональных банков. Перспективы региональных банков — как они будут работать и какую нишу на рынке смогут удержать — будут зависеть от эволюции банковского дела в целом, эволюции банков как институтов финансового посредничества в условиях бурного развития технологий, изменения спроса банковских клиентов на услуги, когда конкуренция качества, удобства пользования банковскими продуктами становится не менее важной, чем ценовая конкуренция. Плюс мы вместе с остальным миром, возможно, надолго вступили в эпоху низких процентных ставок. Это снижает процентную маржу для банков, потенциально снижает чистый процентный доход. Банковский сектор в перспективе потеряет часть своих пассивов, потому что люди будут стремиться уходить от банковских вкладов и депозитов в иные финансовые инструменты, в облигации, инвестиционные продукты, которые будут предлагать конечные заемщики и конечные эмитенты. В умных книгах этот процесс называется «дезинтермедиация».
Банковское дело, конечно, будет меняться. Здесь очень много зависит от потребительских склонностей бизнеса и населения, сохранится ли традиционное контактное банковское дело, когда люди нуждаются в человеческом участии при решении своих индивидуальных проблем. Это пока открытый вопрос. Если региональные банки смогут сохранить за собой нишу такого человеческого индивидуального подхода к клиенту и этот бизнес будет окупаем, тогда они сохранят свои позиции. Мои личные симпатии, что неудивительно для людей моего поколения, лежат на стороне традиционной бизнес-модели региональных банков, но как заглянуть в будущее?
— Вы упомянули сейчас о дезинтермедиации. Насколько процесс массового выхода «физиков» на фондовый рынок, куда они теперь направляют свои сбережения, может создать какие-то ощутимые риски для банковской системы?
— Все процессы, связанные с перераспределением денежных потоков, с изменением структуры финансовых требований и обязательств между различными секторами и сегментами экономики, так или иначе несут риски, но мы, конечно, пытаемся эти риски отслеживать. Немедленных угроз нет, мы их не видим, но эти вопросы требуют постоянного внимания, и мы этим занимаемся. Помогает нам и то, что ЦБ — это мегарегулятор, мы одновременно смотрим за всеми игроками финансовых рынков — банками, профессиональными участниками рынка ценных бумаг, негосударственными пенсионными фондами, страховыми организациями. Есть и неподнадзорные нам участники рынка, например, BigTech или операторы мобильной связи. Профиль риска меняется для людей, потому что инвестиции не застрахованы от потерь — в отличие от банковских вкладов.
— Вы уже упомянули про мобильных операторов, многие банки всерьез обсуждают создание экосистем, а некоторые крупные игроки уже их создали. Для регулятора это такой большой вызов — когда у банка есть и мобильный оператор, и маркетплейс, и много сервисов e-commerce. Как ЦБ планирует регулировать такие новые формы?
— Развитие рыночных экосистем — это, действительно, очень интересное явление, которое находится в центре внимания рыночных регуляторов. Экосистемы могут создаваться с двух сторон — либо банки проникают в нефинансовые сектора экономики, либо компании нефинансового сектора (ритейлеры, операторы мобильной связи, BigTech) начинают совершать операции, которыми прежде занимались только банки. Оба встречных процесса представляют собой вызов для регулятора в связи с их возможным влиянием на риски финансовой стабильности. Строительство рыночных экосистем на платформе банков находится в фокусе нашего внимания, с точки зрения оценки влияния этого процесса на риски финансовой устойчивости банковского сектора. Если же говорить о проникновении компаний нефинансового сектора в банковскую сферу, то этот процесс нуждается в контроле по другим причинам. Необходимость сохранения специального режима регулирования деятельности банков как особого вида финансовых посредников в экономике вызвана их прямым влиянием на денежное обращение.
Банки обладают уникальным сочетанием двух функций — кредитование и ведение счетов своих клиентов. Банк выдает кредит с зачислением денег на счет клиента. И, собственно говоря, коммерческие банки занимаются денежной эмиссией в безналичной форме. В структуре денежной массы в обращении (агрегат М2) около 80% денег — это деньги коммерческих банков, а не деньги центрального банка. В современной двухуровневой банковской системе единство денежного обращения достигается за счет того, что центральный банк обеспечивает конвертацию денег коммерческих банков по единому курсу — 1 к 1. Банки рассчитываются между собой по корсчетам, открытым в ЦБ, а ЦБ меняет безналичные деньги коммерческих банков на свои деньги, в том числе наличные.
Если перечисленными видами банковских операций станут заниматься любые, не регулируемые и не встроенные в двухуровневую банковскую систему организации, это может привести к параллельному обращению в экономике множества частных валют и создаст серьезные угрозы для ценовой и финансовой стабильности. Поэтому, чтобы контролировать процесс экспансии нефинансовых компаний на рынке некогда традиционных банковских услуг, мы задумываемся о лицензировании отдельных видов финансовой деятельности. Сохранятся определенные сочетания видов деятельности, которыми по-прежнему будут заниматься только банки, а остальное будет доступно и не банкам. Мы находимся в стадии активной разработки этих вопросов.
— В мае вы озвучивали итоги стресс-тестирования банковской системы. Те оценки ЦБ предполагали, что банки смогут абсорбировать убытки без нарушения нормативов на сумму свыше 5 трлн рублей. Делал ли ЦБ новые оценки? Каковы итоги новых стресс-тестов? Вроде бы мы пока неплохо проходим этот кризис, но поскольку еще действуют регулятивные послабления по резервам, делать выводы рано. Как, по вашим оценкам, банки будут проходить следующий год?
— Мы обновили результаты. Мы делали в апреле стресс-тест по итогам финансовой отчетности за первый квартал 2020 года. Мы повторили стресс-тестирование по итогам за 9 месяцев, то есть в октябре, которое показало примерно те же результаты, тот же запас капитала. Что касается регулятивных послаблений, то анализ финансового состояния банка мы делаем в двух плоскостях — с учетом того, что банк воспользовался нашими послаблениями, и без учета послаблений. Многие банки послаблениями не воспользовались. Стресс-тестирование делается исходя из допущения, что мы видим картину без учета послаблений, по-честному, по гамбургскому счету.
— А к вам обращаются банки за продлением послаблений? Много ли кредитных организаций просят продлить сроки формирования резервов по реструктурированным ссудам хотя бы на три месяца, на полгода?
— Такие обращения поступают, это естественно. Но наш общий подход такой. Регуляторные послабления — очень временная мера, когда случается что-то непредвиденное, последствия чего необходимо оценить. И нужно дать и участникам рынка, и самому регулятору время разобраться, что же происходит и как быть дальше. Но после короткой паузы необходимо признать новую экономическую реальность и адаптироваться к ней, иначе возникнет опасный самообман.
Можно провести такую аналогию. К примеру, я вешу на 20 кг больше, чем весил в годы своей спортивной юности. Что мне делать? Можно попытаться опуститься в прежнюю весовую категорию (ценой разных лишений, не всегда полезных для здоровья). Второй вариант — признать, что я живу в новой реальности, чувствую себя неплохо, но больше вес набирать не хочу, потому что это вредно. А есть третий выбор — подкрутить весы, и они будут показывать, что вес у меня такой, как в юности. При этом возникнет опасность, что проблема только усугубится, и я очень скоро перемещусь еще в более тяжелую весовую категорию, на этот раз с реальным ущербом для здоровья. Так вот, игра в регуляторные послабления, если они не временные, а де-факто постоянные, это такое же лукавство, жульничество, как с настройкой весов, самообман.
Поэтому из режима регуляторных послаблений наш банковский сектор будет выходить постепенно, но в течение 2021 года этот процесс должен завершиться.
— С 1 октября 2020 года вступили в силу поправки в систему страхования вкладов, которые увеличили порог возмещения до 10 млн рублей по отдельной категории вкладов. ЦБ несколько лет назад публиковал консультативный доклад, посвященный расширению системы страхования вкладов на юрлиц. Когда, на ваш взгляд, можно будет говорить о страховании вкладов более широкого круга юридических лиц, не только ТСЖ и благотворительных фондов?
— Действительно, в последнее время расширилась система страхования вкладов, она стала распространяться на более крупные вклады физлиц (в отдельных случаях до 10 млн рублей). Индивидуальные предприниматели вошли на определенном этапе, малые предприятия, отдельные категории юрлиц.
Почему это делалось? Были защищены наиболее социально уязвимые категории банковских клиентов, вкладчиков, физических и юридических лиц. Сама концепция страхования вкладов в мире возникла как компромисс между необходимостью поддерживать конкуренцию в банковском деле и защитой населения, деньгами которого оперируют банки. У нас система страхования вкладов сейчас не работает как самодостаточная в финансовом отношении, она получает финансовую поддержку от Центрального банка. И пока мы продолжаем это делать, трудно говорить о каком-то расширении этой системы с охватом страхованием новых обязательств. Но когда она выйдет на самоокупаемость, то расширение сферы покрытия системой страхования различных видов банковских обязательств, в том числе перед юрлицами, станет возможным.
— Вы, когда обозначали вехи, «периодическую систему» развития банковского сектора, не упомянули о возникновении новой схемы санации банков — через ФКБС, к которой, безусловно, приложили руку. Для рынка это было событие достаточно значимое, это серьезное изменение правил игры, ландшафта. Три года уже прошло с момента первой санации через ФКБС. Довольны вы тем, как проходят оздоровления через вхождение ЦБ в капитал?
— Мы вполне удовлетворены этим механизмом. Начнем с того, что без него мы не смогли бы восстановить финансовую устойчивость крупнейших системно значимых банков: «Открытие», ПСБ.
Кредитный механизм санации обладает серьезными недостатками. Во-первых, он легитимирует нарушение принципов справедливой рыночной конкуренции, потому что позволяет в течение многих лет функционировать на рынке слабым банкам с острой нехваткой капитала. Во-вторых, подвергает дополнительному риску санирующие банки (это как пара альпинистов в связке, страхующий может удержать падающего в пропасть, а может сам туда и рухнуть). Если инвестор — это крупный банк, который кратно превышает по всем своим параметрам санируемый банк, он интегрирует его бизнес, операции санируемого банка и легко принимает риски неблагоприятного изменения экономической конъюнктуры. Если инвестор и санируемый банк не столь различны по своим параметрам, то все становится сложнее.
Методологически механизм прямого участия Банка России в капитале санируемой кредитной организации лучше, с точки зрения интересов обеспечения финансовой устойчивости банковского сектора и снижения системных рисков. Данный механизм менее затратный и с точки зрения влияния на денежно-кредитную политику: чем больше сумма номинального финансирования при санациях, тем хуже для денежного обращения.
Для финансового оздоровления банков масштаба «Открытия» или ПСБ на рынке просто бы не нашлось инвесторов, а с учетом тенденции снижения рыночных процентных ставок суммы необходимого финансирования по кредитной схеме были бы запредельными.
Да, для ЦБ работа по новому механизму была очень серьезным вызовом. Нам впервые приходилось заниматься оперативным управлением столь крупными банками. Это был риск, но мы в целом справились. Создали необходимые компетенции — управление банками в фазе финансового оздоровления через работу временных администраций, сумели обеспечить непрерывность деятельности банков до их передачи в руки постоянно действующих органов управления.
— Есть ли у ЦБ «план Б» на случай, если через несколько лет он так и не сможет продать акции санируемых банков, в частности, «Открытия», АТБ и МИнБа? Рассматриваете ли возможность передачи их акций государству или государственным структурам?
— Начну с того, что делается все необходимое, чтобы начать продажи банков как можно быстрее. Банк «Открытие» будет, видимо, продаваться поэтапно, через биржу пакетами акций. АТБ вполне может быть продан стратегическому инвестору, поскольку профиль его деятельности и размер капитала больше подходит для этого. Мы считаем, что сможем это сделать, хотя из-за текущих событий, связанных с пандемией, сроки на год сдвинули.
«Плана Б» у нас нет, просто потому что в нем нет необходимости. Выскажу свою личную точку зрения, которая сформировалась за несколько десятилетий работы в банковской системе. Между правительством и центральным банком нет принципиальных различий при исполнении ими роли титульного собственника кредитных организаций — наблюдаются схожие риски потенциального конфликта интересов, применяются аналогичные методы противодействия этим рискам.
Важной задачей представляется определение государством стратегии использования принадлежащих ему банков, независимо от того, какой институт выступает от имени государства титульным собственником и каков персональный состав наблюдательных советов этих банков.
На мой взгляд, существуют интересные и пока не реализованные возможности для использования принадлежащих государству банков в качестве инструмента государственной экономической политики. Это можно сделать без вмешательства государства в оперативную деятельность банков и без ущерба для их финансовой устойчивости, исключительно в рамках норм корпоративного управления. Например, с помощью тонкой настройки системы мотивации банковского персонала.
Вспоминается такой эпизод. В середине 2015 года два крупнейших банка с государственным участием в капитале практически полностью свернули кредитование малого и среднего бизнеса из-за того, что их скоринговые системы оценки кредитного риска в изменившихся экономических условиях перестали эффективно работать, и банки стали терпеть значительные убытки по этим операциям. Однако, как только менеджменту были установлены ключевые показатели эффективности, привязавшие оценку их деятельности и премиальные выплаты к показателю прироста кредитного портфеля предприятиям малого и среднего предпринимательства, скоринговые системы были быстро перенастроены, и этот вид кредитования стал для банков вновь рентабельным. Думается, что аналогичный подход к мотивации менеджмента можно было бы распространить и на стимулирование других видов кредитования, имеющих важное значение для устойчивого экономического развития.
— Вряд ли мимо вас прошли недавние публикации, которые бросают заметную тень на процесс санации банков в прошлом. Выводы напрашиваются такие, что кредитная схема санации в принципе изначально порочна, коррупциогенна и ей не просто воспользовались отдельные недобросовестные люди, а она изначально и затачивалась под обогащение недобросовестных чиновников, банкиров и их окружения.
— Я воздержусь от комментариев. Мы с вами уже говорили про разные механизмы санации, сравнивали их преимущества и недостатки. Среди минусов кредитного механизма можно назвать и трудности построения эффективного контроля за целевым использованием средств, переданных инвестору.
— Пандемия вынудила организации перевести сотрудников на удаленный режим работы. ЦБ также в острую фазу распространения коронавируса перевел работников, включая надзорный блок, на дистанционный режим работы. Какой процент сотрудников надзорного блока может остаться на «удаленке» на постоянной основе?
— У нас в Банке России сейчас приблизительно половина сотрудников работает «на удаленке», а другая половина остается в офисах. Современные технологии позволяют нам общаться дистанционно, потому не могу сказать, что переход в удаленный режим как-то повлиял на качество надзорной работы. К тому же мы не полностью прекратили проведение контактных инспекционных проверок, хотя и сократили их количество, насколько это возможно. Продолжаются внеплановые проверки в случаях острой надзорной необходимости, в том числе, когда без выхода на место не обойтись, к примеру, при проверке наличия денег в кассе.
Мы в Банке России намерены оценить перспективы использования накопленного опыта дистанционной работы и на будущее, после окончания пандемии. Это современный тренд, он давно наблюдается в других странах. Мы хотим быть привлекательным работодателем. Чтобы способные и талантливые люди приходили к нам на работу, готовы развивать гибкие формы привлечения персонала, в том числе и в надзор. Я уверен, что в будущем часть внутренних совещаний мы переведем в режим дистанционных конференций просто для экономии времени, чтобы люди не теряли время на дорогу. Опыт дистанционной работы мы учтем, но говорить о конкретных управленческих решениях пока преждевременно.
— В нашем интервью четырехлетней давности вы описали ситуацию на рынке, используя такую метафору — «когда много зайцев на одной поляне, всем просто не хватает травы, чтобы кормиться, поэтому количество банков будет сокращаться». Она вошла в банковский обиход. Российский банковский рынок в последние годы движется практически в одном направлении — участников становится меньше, как в результате действий регулятора, так и в результате процессов консолидации. Неужели это настолько неинтересный бизнес, что никто не готов рискнуть и попытаться часть «поляны» забрать у «старых зайцев»? Понятно, что входной билет дорог, но ведь и возможности не маленькие — недаром же недавно один банк, кстати, сравнительно молодой, чуть было за $5,5 млрд не продался. Обращаются ли в ЦБ потенциальные инвесторы за консультациями? Может быть, кто-то, о чьих планах создать банковский бизнес широкая общественность не узнала, не получил добро от регулятора и свои планы свернул? И наоборот, были ли случаи, когда вам удавалось тех, кто приходит и говорит — «все, я устал, я ухожу» — как-то убедить продолжить жить на этой поляне хотя бы какое-то время?
— Начиная с 2015 года была выдана всего одна банковская лицензия — базовая, казанскому «Банк 131». Это произошло в апреле 2019 года и было столь необычным явлением, что на заседание комитета банковского надзора пригласили учредителей и топ-менеджеров банка. Чтобы посмотреть на таких смелых людей, морально их поддержать. Этот новый банк вырос из IT-бизнеса и высокотехнологичной платежной платформы.
Спрос на новые банковские лицензии сейчас действительно небольшой, но это обусловлено объективными обстоятельствами, поскольку в системе финансового посредничества происходят поистине тектонические процессы изменений. Взять хотя бы развитие экосистем. С одной стороны, это попытка найти синергию между различными видами банковской и небанковской деятельности и использовать это преимущество в конкурентной борьбе с другими банками. А с другой стороны, это ответ на падение доходности традиционного банковского бизнеса, стремление обеспечить приемлемую рентабельность акционерного капитала за счет других, нефинансовых видов деятельности.
Когда мы говорим про отсутствие спроса на новые лицензии, это связано со снижением инвестиционной привлекательности традиционного банковского бизнеса. Падение инвестиционного спроса на банки привело во всем мире и к снижению цен, по которым банки продаются на рынке. За минувшие 15 лет эти цены упали со значений, в несколько раз превышающих номинальную стоимость капитала, до величин ниже номинальной стоимости. Трудно сказать, изменится ли эта ситуация в обозримом будущем.
Большие проблемы существуют с выходом из банковского бизнеса — банк и продать сложно, и ликвидировать в организованном порядке нелегко. Вы спрашивали, не отговариваем ли мы людей, которые хотят уйти из бизнеса. Нет, не отговариваем. Если банк не состоялся как бизнес-проект, то он становится потенциально опасным для общества. У его собственников может возникнуть искушение встать на скользкую дорожку и использовать банк в незаконных целях для обслуживания теневого сектора экономики, а то и вообще присвоить себе банковское имущество, не расплатившись с кредиторами. Поэтому мы приветствуем тех добросовестных собственников неуспешных, нерентабельных банков, которые обращаются к нам с ходатайством об аннулировании банковской лицензии, то есть о добровольной ликвидации банка после того, как он рассчитается со всеми кредиторами.
Правда, добровольно сдать лицензию, рассчитавшись с кредиторами, могут позволить себе далеко не все банки. Это, как правило, небольшие банки с узким кругом кредиторов и заемщиков из числа знакомых банковским собственникам людей и с маленьким финансовым рычагом (неразвитым балансом). Банкам с развитым бизнесом, большим финансовым рычагом добровольно ликвидироваться и своевременно рассчитаться при этом с кредиторами и вкладчиками практически невозможно.
Количество банков продолжает сокращаться, как за счет отзыва у них лицензий, так и в процессе добровольной ликвидации.
— Проблема безудержного кредитования бизнеса собственников стала одной из главных причин предыдущей волны крупных санаций. Понятно, что проблема эта не имеет окончательного решения — всегда найдется банк, который прокредитует фактически родственный проект, а регулятору скажет, что «ведь крестный — не родня». Но в целом ее острота снизилась, или рано так говорить?
— Острота этой проблемы снизилась, и снизалась существенно, но тема по-прежнему остается в фокусе нашего внимания. Чтобы банки в массовом порядке вновь не вернулись к кэптивной модели бизнеса.
Наш норматив Н25, который призван ограничивать принятие кредитных рисков на бизнес собственников, не слишком совершенен. Прежде всего, из-за сложившихся традиций нормотворчества и правоприменительной практики, о чем мы говорили ранее. У Банка России есть некоторые возможности для применения профессионального суждения при определении связанных с кредитной организацией сторон, но эти возможности весьма ограничены (как вы сказали, признать крестного родней удается не всегда).
Тем не менее, при всем методологическом несовершенстве норматива Н25, он сыграл свою роль. Банковское сообщество осознало, что регулятор следит за кредитованием бизнеса собственников и не оставит банки с кэптивной моделью бизнеса в покое. Поэтому многие банки начали сами предпринимать усилия по снижению концентрации рисков на связанные стороны — даже если мы не могли предъявить к ним формальные претензии.
— В адрес ЦБ не раз раздавались упреки за консерватизм — мол, пока Банк России не дает развернуться криптовалютам, мы упускаем шанс занять свою нишу в современном финансовом мире. Цифровой рубль — это такой ход ЦБ, чтобы перехватить эту повестку и выбить оружие из рук оппонентов? Или все же что-то большее? Послужила ли пандемия каким-то катализатором, или эта тема давно зрела в глубинах ЦБ?
— Не могу согласиться с тем, что ЦБ излишне консервативен и не открыт к инновациям. Российский финансовый сектор — один из самых инновационных в мире, и это признано авторитетными международными экспертами. Такого результата невозможно было бы добиться без активной роли в этом процессе Банка России. С разработкой проекта национальной цифровой валюты мы также идем в ногу со временем, не отставая от зарубежных центральных банков. Консультативный доклад о цифровом рубле был представлен обществу буквально одновременно с публикацией аналогичного документа Европейским центральным банком. Наша общественность отнеслась с большим интересом к этим предложениям, сейчас идут их активные обсуждения.
Зачем мы этим занимаемся? Мы не предполагаем совершить революцию — реализация проекта цифрового рубля не изменит экономической и правовой природы денег. По замыслам, цифровой рубль будет представлять собой долговое обязательство центрального банка, как и наши наличные деньги. Но мы понимаем, что современное общество, особенно молодое поколение, предъявляет спрос на высокотехнологичные и комфортные в использовании платежные инструменты. И коль скоро такой общественный запрос существует, нам лучше самим предложить людям безопасный, удобный, надежный и дешевый платежный инструмент с прекрасными техническими возможностями, чем оставлять эту нишу другим операторам, которые могут преследовать не столь благородные цели. Обращение цифрового рубля призвано способствовать снижению транзакционных издержек экономики, сокращению общественных издержек на содержание банковской системы.
Интерфакс
107865+7 (800) 300-30-00
